— Не думаю, что раньше тебя что-то останавливало. А сейчас есть проблемы?
— Похоже, в первый раз я ударил тебя недостаточно сильно, да?
— Единственный раз, — Фириос бросил в клетку пару батончиков. — В углу есть дыра. Мочись.
— О Боже мой, — в ужасе прошептала Юри.
Фириос отвернулся, чтобы рассовать скудный паек по оставшимся клеткам. Как только он закончил, он подошел к двери и вышел из помещения.
Юри, нахмурившись, посмотрела на Таргена, прежде чем встала и прокралась к передней части камеры, открыв ему прекрасный вид на свою задницу. Она присела на корточки, собрала батончики с едой и кубики воды и вернулась на свое место рядом с Таргеном, все это время держа одну руку прижатой к груди.
Ее взгляд переместился с Таргена на руку, прижатую к ее груди. Соблазнительный румянец не сошел с ее кожи, если уж на то пошло, теперь он стал еще ярче.
— Это глупо, не так ли? Беспокоиться о скромности в таком месте, как это, когда все остальные… такие же голые, как я.
Тарген одарил ее настолько нежной улыбкой, насколько мог.
— Не глупо. Ты контролируешь то, что можешь, вот и все.
Она кивнула и нерешительно убрала руку с груди, начисто вытирая кубики с водой.
— Я, о, подержу их, если ты хочешь… пописать.
Звук его хихиканья был единственным, что отвлекло внимание Таргена от ее груди.
— Да. Прежде чем я поставлю себя в неловкое положение, полагаю, — он заставил себя подняться, остановившись, когда встал на одно колено, чтобы встретиться с ней взглядом. — Итак, ты знаешь, тебе нечего стесняться. Я бы посоветовал тебе прикрыться, но это только потому, что никто из них не заслуживает того, чтобы тебя видеть.
Хотя в ее глазах по-прежнему мелькал огонек застенчивости, она ухмыльнулась.
— О, но ты-то заслуживаешь?
— Черт возьми, да, — ответил он, поднимаясь на ноги. Это движение напомнило ему, насколько затекли ноги, пока он сидел с ней, и вызвало новую боль в основании позвоночника. Он осматривал пол, пока не нашел отверстие, о котором упоминал Фириос, — оно было в углу справа от Таргена, не шире его ладони.
Тарген подошел к отверстию. Он перевел взгляд с него на все еще эрегированный член, согнул руки, которые были надежно сцеплены за спиной, и нахмурился.
— Это должно быть весело, — пробормотал он.
Если бы он сейчас дал волю чувствам, то просто обоссал бы стену, а он не собирался этого делать — по крайней мере, не в присутствии Юри. И будь он проклят, если попросит ее о помощи, как бы сильно ни хотел, чтобы ее рука легла на его член, это было не тем, как он хотел, чтобы все произошло.
Он опустился на колени и наклонился вперед, прижавшись головой к стене. Медленно, и не без нескольких разочарованных стонов и невнятных проклятий, он отвел колени назад, одновременно наклоняя таз вперед, чтобы направить член к отверстию как можно точнее. Его живот горел от напряжения, вынужденного выдерживать все большую и большую часть веса под этим неблагоприятным углом. Давление и жар приливали к его лицу по мере того, как его положение становилось все более шатким, и вскоре он был вынужден уткнуться подбородком в грудь, просто чтобы увидеть, куда целится.
Наконец, головка его члена была направлена в дыру в полу. Если бы угол наклона был чуть ниже, он с таким же успехом мог бы лежать на гребаном полу.
Позади него раздался тихий, приглушенный звук — что-то подозрительно напоминающее хихиканье.
— Надеюсь, ты смеешься не надо мной, — проскрежетал он. За этими словами последовал протяжный благодарный стон, когда он, наконец, выпустил все наружу. Его веки закрылись. Это не было полным облегчением — для такого потребовалось бы гораздо большее, чем просто помочиться, — но это было чертовски намного лучше, чем несколько мгновений назад.
— Я не буду. Клянусь, — сказала Юри, хотя веселье в ее голосе говорило об обратном. — Ты, ох… удивительно гибкий. Для такого большого парня, я имею в виду.
— Это, по крайней мере, в какой-то степени твоя вина, — несмотря на ее поддразнивания, его поток не прерывался. Не будь он в таком неудобном, неустойчивом положении, он, возможно, счел бы продолжительность впечатляющей. Но было трудно оценить возможно рекордное количество мочи, когда мышцы горели, а кожа головы была зажата между черепом и стеной.
Илджиби рассмеялся.
— Ты не единственный, кого она заставляет страдать, воргал.
— Если ты еще раз покажешь ей свой член, крен, — прорычал Тарген, — я оторву его и засуну тебе в глотку.
— Извини. Илджиби пойдет оденется.
— К черту твой сарказм. А теперь заткнись, я занят.