— Ну что ты, мальчик. Ты меня совсем не так понял, — просиял своей голливудской улыбкой Локхарт и отложил волшебную палочку в сторону. — Однако я хотел бы подробно обговорить условия. — Улыбка Гилдероя исчезла. Он стал абсолютно серьезным.
— Я вас слушаю.
— Непреложный обет о неразглашении.
— Кто будет свидетельствовать?
— Аврора Синистра. Она от меня без ума.
— Не хотелось бы подключать еще кого-нибудь, кто может выдать даже…
— Обливиэйт.
— Логично, — согласился я. Как-то я не подумал, что можно пригласить, использовать, а потом стереть память.
— Дальше. Кого ты приведешь в качестве учебного пособия?
— А разве вы не…
— Нет. Я этим заниматься не буду. Слишком опасно.
— Хм… А если я никакого добровольца не найду? На ком проходить практику?
— А. Ты меня неправильно понял. Не нужен волшебник, хватит и животного. На них тренируются начинающие обливиаторы. И еще одно условие. Деньги вперед. Все.
— Нет. Только половина.
— Уж не хочешь ли ты меня обмануть?
— Профессор Локхарт. Не надо обижать меня, сомневаясь в моей разумности. Став врагом такому опытному обливиатору, можно в один далеко не прекрасный момент забыть даже как дышать.
— Лесть тебя не спасет.
— Тысячу вперед. Пятьсот потом. И это мое последнее слово. За такие деньги я на континенте найму трех учителей.
— Согласен, — подумав, сказал Локхарт.
Спустя два дня, минус тысячу галеонов, непреложный обет (я молчу о нашем договоре, а Локхарт меня ответственно учит, как его учили, и не стирает мне память о нашей учебе) и один обливиэйт к дурочке, безнадежно влюбленной в светлый образ, к которому реальный Локхарт не имел никакого отношения, у нас состоялось первое занятие.
— Итак, начнем наш урок. Для начала прочитай бумажку, что лежит у тебя под книгой, — довольно сказал улыбающийся Гилдерой.
"Я попросил профессора Локхарта стереть мне память за последние пять минут. Секретное слово, которое он точно не знает, — Наваха". — Я почувствовал страх и злобу. Только что я потерял часть себя. Навсегда. Если и есть что-то страшнее, чем не помнить, то есть не быть собой, то…
"Стоп! — прервал я свои философские размышления. — Но как же так? Почему Локхарт, стерев мне память, до сих пор жив? Ведь данный им непреложный обет должен был его убить! И почему не сработала печать? Черт! Обет! Формулировка! Обе формулировки: и обета, и печати! Я сам разрешил Локхарту стирать мне память! "Как учили его…" — Если то, что я до этого чувствовал, я мог считать страхом, то сейчас я познал, что такое приковывающий к месту ужас. Ужас, от которого все внутренности смерзаются в один ком и падают куда-то в низ живота. Ужас, который не позволит даже сделать шаг в сторону от приближающейся к тебе смерти. Ужас… — Я совершенно беззащитен перед ним. Я даже не смогу никому ничего рассказать! Не смогу даже позвать на помощь — обет! Цена моей жизни сейчас — пятьсот недоплаченных галеонов!" Я теперь на сто процентов уверен, какую форму у меня примет боггарт.
Довольный Гилдерой, глядя на мое побелевшее лицо, спросил меня:
— Проникся? — Сейчас улыбка Локхарта своей злобностью сделала бы честь любому опьяневшему от крови гоблину. — Сейчас ты почувствовал на себе, как действует мастерски примененное заклинание Обливиэйт. Цель не только не помнит, что именно стерто. Цель не только не осознает, что нечто забыто. Цель не может, как в твоем случае, восстановить воспоминания о произошедшем даже в случае, если имеет какой-то якорь для воспоминаний. При этом все остальное совершенно не повреждено. Но это абсолютный, высший класс, так могут очень немногие. Именно поэтому отпускать меня с работы обливиатором в Министерстве очень не хотели.
Это только дилетанты думают, что просто взмахнул палочкой, стер всю информацию о цели, и на этом все. Быть может, в давние времена все так и было, но сейчас работать стало совсем не просто. Более того, с каждым годом поддерживать Статут Секретности становится все сложнее и сложнее. Особенно ужасна работа в больших городах. Помимо того, что магглы изобретают все больше и больше различных технических глупостей, так ко всему прочему их еще становится банально слишком много!
Но самая выматывающая работа — это стирание памяти об умершем магглорожденном волшебнике. Думаешь, пришел, два взмаха — и два забывших все маггла? Не-е-ет. Вот сколько продержится такой обливиэйт, если даже в память тела успела въесться привычка желать, например, спокойной ночи своему сыну или погладить по голове любимую дочурку?