Он нечасто был тем, кто принимает решения. За него самого их всегда принимала матушка, и Стас долго считал, что позволяет ей делать это, потому что ему на самом деле без разницы. Без разницы, что надеть, какой техникой пользоваться, куда поступать. И здесь, в полумраке бетонного грота, стоя рядом с грудой пустых бутылок перед пошатывающимся Григорычем, Стас осознал, что, возможно, все это время ему было не без разницы. Ему просто было комфортно. Никакого груза ответственности на плечах. Никаких сожалений за собственный выбор в будущем.
И никаких шансов, что он будет тем, чьи решения на что-либо повлияют.
Он осознал это и разозлился. И, подняв одну из бутылок, с силой швырнул ее о бетон.
Звон разбившегося стекла заглушил гул трассы, осколки брызнули во все стороны. Один из них царапнул тыльную сторону Стасовой ладони как бы в напоминание: насилие порождает насилие. Сейчас он не возражал.
— Что ты творишь! — закричал Григорыч, отталкивая Стаса и в отчаянии оглядывая блестящий осколками пол: наверное, прикидывал, как убрать их — или как объяснить их проверяющему, если не успеет. — Что ты творишь, сынок!
От «сынка» Стас дернулся и переборол вспыхнувшее желание разбить следующую бутылку уже о косматую голову.
— Я расскажу им, что ты тут бухаешь, — пообещал он сквозь сцепленные до скрежета зубы. — И тебя выгонят. Будешь помойки сторожить, за еду драться с крысами.
Ни в одной из изометрических рпг-шек в диалогах с несловоохотливыми торговцами или продажными стражами герои Стаса не выбирали опцию [угроза]. Он задабривал собеседников [харизмой], взывал к [мудрости], в крайнем случае подкупал [взятками]. Но не [угроза]. Никогда. Он просто не видел себя-героя жестоким и агрессивным. Там, в мире игры, ему позволяли раз за разом совершать выдающееся. И от обучающего уровня до финального ролика он стремился пройти этот путь благородным рыцарем с идеалами, которых у самого Стаса никогда не было. Это казалось ему правильным. Красивым.
— Или… расскажи мне все, что ты знаешь о той трагедии на переправе. И я уйду, — холодно пообещал Стас. — И никто ничего не узнает.
Мир вокруг все сильнее походил на игру, местами реалистичную, местами нелепую, с путаной квестовой системой и плохо продуманным дизайном уровней. Вот перед ним — старик с тайной, которую нужно из него вытянуть. Вот — треклятые бутылки, один из самых очевидных способов завершить квест. Стас не искал других. Его [угроза] прозвучала заученно, с нафталиновой неестественностью, будто не Стас ее озвучил, а плохо прописанный сопартиец-антигерой. У Дани получилось бы лучше. Но Дани здесь не было, а Стас принял решение. И теперь ждал реакции игры.
[Угроза] сработала. Персонаж Григорыч тоже был прописан слабо и даже не сопротивлялся.
Григорыч зарыдал. Стас, онемевший от ужаса («Я, это сделал я, он плачет из-за меня, боже…») и отвращения, смотрел, как слезы стекают по этим огромным мешкам под глазами и прячутся во всклокоченной бороде.
— Он должен был прове-ерить, — провыл Григорыч наконец, вытирая лицо рукавами. — Это была его обязанность, сынок, он должен был проверить, но не проверил…
— Кто? — Догадываясь, что речь о капитане, Стас тем не менее решил уточнить: Григорыч казался не самым последовательным рассказчиком. — И что он должен был проверить?
— Да капитан Борисенко покойный. Он должен был проверить, что на месте все. Спасательные круги, жилеты…
— А почему они были не на месте?
— Так их надо было почистить, — как-то сердито сказал Григорыч. — Я их чистил. От грязи. Проверить сохранность. Сверить со списками. У нас инверта… инвентаризация была. А в тот день… развесить не успели…
Плечи задергались под плотным камуфляжем, и Григорыч захныкал, как пристыженный ребенок.
— Ты не успел развесить, — догадался Стас. — Поэтому, когда паром перевернулся, у пассажиров не было ни кругов, ни спасательных жилетов. Поэтому мало кто выжил.
— Борисенко должен был проверить все перед рейсом! — настаивал сторож, брызжа слюной. Он приблизился к Стасу всего на полшажка, и новая волна вони едва не сбила того с ног. — Это Борисенко ваш перевернул паром! Это он должен был следить за инвентарем и не отправляться, если что-то не так…
Его рот скривился от ненависти. Григорыч пил явно не первый год. Возможно, десятый. Возможно, он был пьян и в тот день, когда злополучная «Анна Ахматова» со Стасиком на борту отчалила от правого берега, чтобы никогда не доплыть до левого.
Что же выходит? Паром перевернулся, но из-за этого старого алкаша на нем не было спасательного оборудования. Из-за него у пассажиров существенно уменьшились шансы выжить. Из-за него факт этот заставил доктора Валентина Конановича сокрушенно выдохнуть про роковое выдающееся. Из-за него жизнь Стаса закончилась, хотя формально ее спасли.