Матушка стояла посреди кухни, одна нога — босая, другая — в тапочке с засаленным бантом. Мягкие розовые квадраты пола были усыпаны битыми тарелками. А еще пахло разлитым коньяком, предательски золотившимся на осколках бутылки.
— Я пыталась помыть посуду, — сказала матушка. Точнее, прохныкала это, как маленькая.
Она не пыталась мыть посуду. Она пыталась достать бутылку, спрятанную за сушилкой.
— Осторожно, не напорись на стекло, — бесцветно пробормотал Стас.
Сам по себе составился план действий: принести матушке второй тапок, отправить в гостиную, взять веник и швабру… Стас остановил себя и посмотрел на нее, покорную, как нашкодивший ребенок, в дурацком халате, старившем ее лет на двадцать, с остатками неуклюжего макияжа на отечном лице. Жирные волосы торчали во все стороны. Она ждала, что он скажет.
У матушки не все в порядке с головой, понял он. Для него все произошло внезапно, но ведь ничто не происходит внезапно — просто некоторые симптомы протекают безболезненно, а некоторые проще списать на то, что «характер такой». У матушки не все в порядке с головой — и теперь она его ответственность, его мертвый груз, его крест. И ему ни за что не справиться с ней в одиночку.
— Я сейчас, — сказал он, сжимая руки в кулаки, чтобы не так дрожали, и пошел к себе в комнату.
Он давал себе зарок больше никогда не звонить по этому номеру, но матушка не оставила выбора. Не отвечали долго.
— У мамы проблемы, — выпалил он, как только услышал недовольное «Слушаю».
— Стас, блин. — Отец тяжко вздохнул. — Тебе прошлого раза, что ли, мало было? Деньги нужны?
Разочаровывается очарованный. А Стас и не ждал, что папа способен разговаривать с ним иначе после той нелепой встречи в кукольном райончике.
— У мамы проблемы, — выложил он без прелюдии. — Она пьет. Ты можешь как-то помочь?
— Стас, я с твоей мамой развелся уже давно.
Вот так вот?
— А со мной?
Пусть уж говорит как есть. Без намеков и недомолвок, потому что до Стаса, очевидно, не дошло с первого раза. Ну же, папа. Скажи.
«Мне плевать на вас обоих, разбирайтесь сами».
Скажи это прямо. Стас, охваченный невыразимой яростью, не собирался позволить отцу отвергнуть его крик о помощи так цинично — и остаться при этом в собственных глазах приличным человеком.
Но отец не был готов сказать это. Он был трусом, и называть вещи своими именами просто противоречило его природе.
— Ну что ты начинаешь? — примирительно забормотал он. — У нее научился, по ходу… Слушай, я в кино сейчас. Дай спокойно фильм с семьей посмотреть, ладно? Если будет что-то серьезное, можешь завтра перезвонить. Пока.
Отец бросил трубку.
В комнату ворвалась матушка, бешено сверкая глазами. Слишком поздно Стас осознал свою ошибку: он забыл запереть дверь. Враг ворвался во двор его замка.
— С кем это ты там говоришь? — ревниво прищурилась она.
На него вдруг накатила такая усталость, что стоять на ногах стало невозможно. Стас опустился на край кровати, глянул на матушку исподлобья и равнодушно преподнес ей ключ от королевства:
— С папой.
— С папой, — передразнила матушка, черпнувшая в его слабости силу — и теперь жаждущая крови. — И о чем же ты говорил — со своим папой?
Ему не нужно было отвечать. Матушка, жалкая и нерешительная, вдруг напиталась яростью, стала словно бы увеличиваться в размерах, заполняя собой всю комнату.
— И что же ты своему папе, — на этом слове слюна брызнула во все стороны, — рассказываешь, а, Стасичек? Родненький?
Матушка пустила в ход манипуляции, чтобы заставить его оправдываться. Заставить встать на ее сторону, сделать выбор в ее пользу — прямо как тогда, при разводе. Это сейчас не имело для Стаса никакого смысла. Как будто его выдернули из розетки — и ничто, даже крики захлебывающейся слюной матушки, не могло вернуть его к жизни.
Он тупо смотрел в ковер. На остроугольные цветы, взращенные на литрах его слез. На сложные персидские (а может, китайские или индийские — кто их на самом деле разберет?) орнаменты, от которых быстро начинали болеть глаза. Как бы здорово это было — стать единым целым с этим пестрым плоским мирком, поселиться среди шипов и лепестков, и странных завитушек, и безглазых райских птиц. Как бы здорово это было — шагнуть в ковер и больше никогда сюда не возвращаться. Все тело Стаса гудело, выражая готовность сделать это незамедлительно.
Голос матушки словно вынырнул из воды где-то рядом. Похоже, за своими отчаянными мечтами Стас и не заметил, как пропустил часть тирады и начало истерики — со слезами и прерывистым дыханием.