Закончив эти манипуляции, Амфортас принялся рас-сл4атривать свои руки. Вновь вернувшись к действительности, он опять взглянул на часы. Семь двадцать пять. Амфортас поднял с крыльца пакет и очередной номер «Вашингтон пост», лежащий прямо у двери и пахнущий свежей типографской краской. Он зашел в пустой и осиротевший дом, положил пакет и газету на журнальный столик, а потом вновь вышел на крыльцо и запер входную дверь. Амфортас повернулся и, еще раз взглянув в сторону каменной лестницы, поднял глаза к небу. Над рекой ползли черные тучи, порывы ветра усилились и трепали кусты бузины, посаженные вдоль улицы. В это время года на них еще не было листвы. Амфортас не спеша застегнул куртку на все пуговицы и, затаив в душе одиночество и боль, зашагал в сторону горизонта. Сейчас он находился на расстоянии девяноста трех миллионов миль от солнца.
Джорджтаунская больница была построена сравнительно недавно и выглядела внушительно. Выполненные в современном стиле корпуса простирались между О-стрит и Резервуар-роуд. Главное же здание выходило фасадом на западную сторону 37-й улицы. Амфортас мог добраться туда от своего дома всего за несколько минут, так что в неврологическом отделении он оказался ровно в половине восьмого. У дежурного столика его уже поджидал молодой врач, и вдвоем они начали утренний обход. Они переходили из палаты в палату, молодой врач представлял вновь поступивших, а Амфортас задавал им вопросы. В коридоре у дверей очередной палаты они обсуждали диагнозы.
Палата 402. Здесь лежал тридцатишестилетний продавец с ярко выраженным поражением мозга: у него был так называемый синдром «односторонней небрежности». Этот больной тщательнейшим образом заботился об одной половине своего тела, совершенно не обращая внимания на другую. Когда он брился, то выбривал лишь одну щеку.
Палата 407. Экономист, пятьдесят четыре года Полгода назад ему сделали операцию на мозг по поводу эпилепсии. С этого-то времени и начались жалобы. У хирурга не было выбора, и пациенту пришлось удалить часть височной доли.
За месяц до госпитализации больной присутствовал на собрании в сенате. Оно длилось девять изнурительных часов. А после, утром, сенат дал этому экономисту задание разработать новую налоговую систему, и тот сразу же ринулся в бой. Он трудился не покладая рук. Его рассудительность, равно как и абсолютная осведомленность и профессионализм вызывали восхищение. Ему потребовалось еще часов шесть, чтобы детально разработать свою программу и изложить ее на бумаге. Затем он подвел итоги и в течение получаса докладывал о результатах, даже не заглядывая в свои записи. После этого он прошел в свой рабочий кабинет и занялся корреспонденцией. Он ответил на три письма и, повернувшись к своей секретарше, вдруг обронил: «Вы знаете, у меня такое впечатление, что сегодня мне надо было бы присутствовать в сенате». Больше он уже не мог припомнить ничего из того, что происходило с ним в течение дня.
Палата 411. Девушка двадцати лет, подозрение на инфекционный менингит. Амфортас вздрогнул, услышав этот предварительный диагноз. Однако молодой доктор, пока еще плохо знавший своего шефа, не заметил этого.
Палата 420. Плотник, пятьдесят один год. Жалобы на «призрачную конечность». Он потерял руку год назад, а теперь страдал от мучительной боли в кисти, которая была ампутирована.
Расстройство нервной системы началось как обычно в этих случаях. Сначала плотник ощущал «покалывание» в отсутствующей руке, ему казалось, что он чувствует каждый сантиметр потерянной кисти и может делать ею любые движения точно так же, как другой рукой. Забываясь, он мысленно протягивал несуществующую руку, пытаясь дотронуться ею до какого-либо предмета. А потом начались боли — его одолевало ощущение, что рука сжалась в кулак и он не может ее расслабить.
Ему сделали операцию, удалили невромы и узелки регенерирующей нервной ткани. Поначалу это принесло ему облегчение. Ощущение призрачной кисти осталось, но плотник теперь мог мысленно сгибать и ее, и пальцы.