Киндерман дошел до описания психического состояния преступника, большей частью основанного на его бессвязных письмах и детских дневниках. У преступника имелся брат Томас. Они родились близнецами, но Томас страдал слабоумием и жил в своем собственном мире. Несмотря на то что его постоянно окружали люди, Томас боялся темноты и спал всегда при включенном свете. После развода отец не уделял мальчикам должного внимания, и всю заботу о брате Джеймс взял на себя.
Вскоре Киндерман погрузился в изучение истории их жизни.
Томас сидел за столом, уставившись своими детскими наивными глазами в никуда. Взгляд его был пуст. Джеймс пек ему блинчики. Внезапно на кухню ввалился Карл Веннамун, одетый только в пижамные штаны. Он был навеселе и держал в руке стакан с почти опорожненной бутылкой виски. Как сквозь туман Веннамун окинул взглядом кухню и заметил Джеймса.
— Что ты тут делаешь? — взревел он.
— Готовлю блинчики для Томми,— объяснил мальчик.
Он проходил мимо отца с полной тарелкой, когда Веннамун крепкой затрещиной неожиданно сбил его с ног.
— Сам вижу, сопляк! — зарычал Веннамун.— Я тебе ясно сказал, что сегодня он еды не получит! Он испачкал штаны!
— Но он не виноват в этом! — заплакал Джеймс.
Веннамун пнул его ногой в живот и направился к дрожавшему от страха Томасу.
— А ты, негодяй?! Я же запретил тебе есть! Ты что, не слышал? — На столе стояло несколько тарелок с едой, и разъяренный Веннамун одним движением опрокинул их на пол.— Ты, маленькая обезьяна, ты у меня научишься послушанию и порядку! — Евангелист сдернул мальчонку со стула и поволок к входной двери. По дороге он осыпал сынишку ударами кулака.— Ты как твоя мать! Грязная свинья! Вонючая католическая скотина!
Веннамун подтащил мальчика к двери, ведущей в подвал. Яркое солнце заливало окрестные холмы. Веннамун распахнул дверь.
— Ты полезешь туда, в подвал, к крысам, будь ты проклят!
Томас задрожал еще сильнее, и в огромных мальчишеских глазах заметался страх. Мальчик заплакал.
— Нет! Нет! Я не хочу в темноту, папа! Пожалуйста, пожалуйста...
Веннамун ударил его, и мальчонка кубарем покатился вниз по лестнице.
Томас в отчаянии закричал:
— Джим! Джим!
Дверь в подвал захлопнулась, раздался скрежет засова.
— Да уж, крысы им займутся, я надеюсь,— донесся пьяный голос отца.
Внезапно тишину прорезал истошный вопль.
Вернувшись в дом, Веннамун привязал Джеймса к стулу, а сам уселся к телевизору и возобновил попойку. В конце концов он так и уснул у экрана. А Джеймс всю ночь напролет не смыкал глаз, постоянно слыша крики и плач брата.
На рассвете крики прекратились, Веннамун проснулся, развязал Джеймса, а потом вышел во двор и открыл дверь подвала.
— Можешь выходить,— крикнул он в темноту.
Но ответа не последовало.
Веннамун безразлично наблюдал, как Джеймс стремглав ринулся вниз, и вскоре услышал чье-то рыдание. Но это был не Томас. Это плакал Джеймс. Мальчик понял, что после этой страшной ночи его брат окончательно потерял рассудок.
Томаса поместили в психиатрическую лечебницу Сан-Франциско. Не оставалось ни малейшей надежды на излечение, и мальчик был вынужден до конца жизни коротать свои дни в больничной палате. Как только выдавалось свободное время, Джеймс навещал брата, а в шестнадцать лет он сбежал из дома и устроился разносчиком газет в Сан-Франциско. Теперь он мог приходить к Томасу каждый вечер. Джеймс держал брата за руку, читая ему детские книги и сказки. Он же и убаюкивал Томаса. Так продолжалось до 1964 года. А потом случилось непоправимое.
Тогда была суббота, и Джеймс с утра до вечера просидел у Томаса.
Пробило девять часов вечера. Томас уже лежал в кровати. Джеймс устроился рядышком на стуле, а доктор прослушивал Томасу сердце. Спустя некоторое время врач опустил стетоскоп и подмигнул Джеймсу.
— Твой братишка хорошо себя чувствует,— улыбнулся он.
Из-за двери высунулось личико дежурной медсестры:
— Мне очень жаль, сэр, но время посещений уже закончилось.
Врач сделал знак Джеймсу, чтобы тот не вставал, а сам подошел к сестре.
— Я хочу поговорить с вами, мисс Киич. Нет, не здесь, давайте пройдем в холл.— Они вышли из палаты.— Вы сегодня первый раз дежурите, мисс Киич?
— Да.
— Надеюсь, вам у нас понравится,— сказал доктор.
— Я тоже так думаю.
— Молодой человек, который пришел к Тому,— его родной брат. Уверен, вы и сами это заметили.