– Пеласги были дураки. Такие дураки, что боги не захотели на них больше смотреть...
– ...Воняли сильно!
(Это – Капанид)
– Пришлось богам потоп устроить и всех пеласгов утопить. Как крыс! Вонючих красноглазых крыс! А после потопа навоз остался, его на вашу улицу и занесло...
– И ты его на зафтрак ешь!
(Молодец, Ферсандр!)
– Ах, сучата!
– Бей!
Ну, наконец! Я кричу «Кабан!», Ферсандр вопит «Спарты!», Сфенел, ясное дело, «Уноси тепленького!»
Боевые кличи отцов и дедов. Их надо орать из всех сил, до хрипа, до боли в ушах.
Кабан! Кабан! Кабан!!!
Когда по праздникам папа и дядя Полиник выпьют (дядя Полиник целую чашу, а папа – чуть-чуть), то всегда вспоминают одно и то же. Давным-давно, целых восемь лет назад, они оба приехали сюда, в Аргос. Ворота Лариссы, нашего акрополя, оказались заперты, а в калитку мог пройти только один. Там они и столкнулись. Тогда папа выхватил меч...
...Мелюзгу – в стороны. Их много, но дерутся не лучше девчонок. Разве что вопить горазды. И кусаться...
Вот тебе! Вот!
С ними просто. Сфенел – тараном – в центре. Я – справа, Ферсандр – слева. И – молоти от души!
Кабан!!!
...Папа тогда тоже кричал «Кабан!» На нем был шлем с кабаньей головой – старый, еще прадедушки Портаона. Сейчас этот шлем в оружейной лежит, на самом видном месте. А папа носит другой, с тремя гребнями и с дырками для глаз.
Эге, эти покрепче! Спина к спине – ученые. Да только спина к спине – это для обороны, а в бою надо наступать, наступать!.. И бить, бить, бить! Потом можно посчитать синяки, подергать шатающийся зуб...
Кабан!!!
...А у дяди Полиника на плечах была львиная шкура. (Как у моего дяди Геракла. Я, правда, не видел, но все говорят – большая шкура.) Вот потом и стали рассказывать, что возле ворот подрались Кабан со Львом. А дедушка Адраст решил их помирить и отдать за них своих дочек. Говорят, оракул велел.
А мой папа все равно победил бы дядю Полиника!
Ступени! Мы уже на ступенях. Мы победили!..
– Ну, а со мной, этолийский ублюдок?
Толчок в грудь. Амфилох щериться, скалится щербатым ртом. (Говорят, ему передний зуб дядя Эгиалей выбил. Дядя Эгиалей молодец!).
Останавливаюсь – на миг, всего на один миг. Амфилох не должен драться, он взрослый. Он может драться, если бы с нами тоже были взрослые, хотя бы один.
– Что, хитон намочил? Ну, ударь меня, Диомедик, ударь! Ударь, Собака этолийская!
Дурная Собака – это обидно. А этолийская – еще хуже. За такое полагается обижаться. Обижаться – и морду бить!
Меня тянут за руку. Сфенел? Да, это он. Капанид помнит правило: взрослый не может тронуть маленького. Не может – если тот не начнет первый. А вот тогда...
Смех – презрительный, обидный. Алкмеон смотрит прямо на меня, дергает губой своей заячьей (во, урод!), рука подбрасывает меч...
Р-раз!
– Плюнь на этого засранца, брат! Что он, что его отец!..
Чернота плещет в глаза. Они... Они не смеют говорить о папе!
Амфилох тоже смеется – еще гаже, еще обидней. Смеется, щерится.
– Эти этолийские недоноски только коз могут портить! Что, Диомедик, твой папочка, небось, всех козлов в Калидоне разом заменял? Потому и мамочка твоя не выдержала – сдохла?
Мама!!!
...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.
Тихо-тихо.
Тихо...
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...
Плещет, плещет...
– Держите! Держите!
Кого держать?
Рука сама собой сжалась в кулак, дернулась – наугад, не глядя...
– Тидид!!!
Остановил не голос – глаза. Никогда у моего друга Сфенела Капанида не было такого взгляда.
– Тидид... Ты... Не надо!
И тут я опомнился. Опомнился, удивился. И сразу же захотелось спросить «почему?». И не одно «почему» – много.
Почему так болит рука? И палец?..
Почему Капанид держит меня – и не за локоть, не за плечо – за горло, боевым захватом, которым нам обоим показал дядя Эгиалей? Почему Ферсандр... Ну, это я потом узнаю. Но вот почему Амфилох?..
– Ж-жив? Он ж-жив?
Странно, я никогда не слышал, чтобы зазнайка-Алкмеон заикался! Я никогда не видел...
...Видел! Такое лицо было у соседского мальчика, которого в прошлом году взял в себе Гадес. Мальчика звали Эгиох...
– Т-ты! Этолийская сволочь! Ты убил его! Убил!
Кто убил? Кого? Я настолько удивляюсь, что даже забываю обидеться.
– Да позовите кого-нибудь, позовите! Эй, сюда! Отец! Папа-а-а!
АНТИСТРОФА-I
Я не понимаю. Я ничего не понимаю.
Когда они собираются вместе – папа, дядя Капаней и дядя Полиник – горница (большая, на стенах рисунки – птички красные и желтые) сразу же становится маленькой. Дядя Полиник садится в левое кресло, папа – в правое, а дядя Капаней – на скамью. Обычно он смеется и говорит, что подходящее кресло для него еще не сработали. Но сегодня он не смеется.