Дела меня закрутили.
А потом, уже под вечер, со мной случилось самое удивительное чудо этого дня.
Его привёл ко мне Рустам — прямо к дверям, в стольную залу Фламберга. Одноглазого, с повязкой через огрубевшее лицо, поседевшего, исхудавшего, но бодрого, с абордажной саблей на боку, настоящий пират рода Дионисова!
— Дядька Аристарх! — прокричал я срываясь с места, бросаясь к нему и обнимая его. — Живой!
И он был живой, самый настоящий. От него пахло потом и морской солью.
— Сколько же мы не виделись? — я был очень и очень рад, что он нашелся.
— Десять месяцев, Сашка, — захохотал дядька. — Десять чертовых месяцев! Я тоже чертовски рад тебя видеть!
— Ты где был, Аристарх⁈ — прокричал я в полном восторге. — Где ты пропадал? Мы тебя обыскались!
— Да это не важно! — отмахнулся дядька. — Где был, там уже нет. Лучше посмотри, кого я привез.
Это кого же?
Я обернулся туда, куда он показывал. И я увидел, кого он привез.
И так и застыл на месте, словно громом пораженный.
Глава 122
Конец! Конец! Всему конец
Я обернулся и увидел ее.
Марина, гордая и сияющая, стояла на пороге дома моего с запеленутым младенцем на руках. Как Мадонна итальянского Возрождения.
Детишкину месяц, максимум второй, уж я-то в своей прошлой жизни насмотрелся на этих мелких карапузов, возраст до недели могу определить. Этот точно не более месяца назад родился.
В мозгу у меня с щелчком совместились зубчики двух фактовЮ и машина вывода заработала, как следует, заработала, как ей положено.
Ребенку месяц. А девять месяцев назад…
Это мой ребёнок. Мой.
Я отец. А Марина — счастливая мать.
Мир вокруг словно разом поменял свой цвет к лучшему.
Я раскинул руки, шагнул им навстречу и, заключил их обоих в свои счастливые объятия.
И это тут же всё переменило. Навсегда.
Теперь всё будет иначе. Как случилось в прошлый раз, в том, другом, мире, не повторится. Всё будет иначе.
— Сын, — услышал я её тихий голос. — Мальчик.
Мой сын. Мой.
Если до того я лихачил от фамильного буйства в крови, тот теперь я согну этот мир в бараний рог ради него. Ради них. Ради моей семьи.
Теперь всё изменилось. Всё будет не так.
И от этого я счастлив.
Время, стартовавшее от этого момента, ни с чем было сравнить. Сначала я помогал перепеленать моего сына. Моего сына! А потом мы проговорили с Мариной всю ночь. Я не видел её так давно и, признаться уже, и не наделся увидеть во всей этой начавшейся в мире свистопляске.
Я поцеловал её, и она ответила мне. В это мне тоже было очень тяжело поверить, но это случилось снова. И снова. И снова. И это было так же прекрасно, как я это запомнил с нашего последнего единственного раза.
Потом мы говорили опять. Уже до утра. Говорили о нас. О нашем сыне. О нашей семье. Ни у кого из нас не было сомнений, что мы и есть — наша семья.
И за это я готов был сражаться со всем этим безумным миром.
До меня, кстати, дошло о какой царевне говорил Златозубый, давая мне время до утра. Он откуда-то узнал, что Марина под охранной моего дядьки едет во Фламберг из своего таинственного укрытия в глубине континента. Туда из Метрополии забросил её спасительный прыжковый тоннель, когда в первые часы переворота за нею явились люди Болотникова. Телепортационная способность императорской семьи, с ума сойти! Невероятно! И мой сын её тоже унаследует!
Потому, кстати, Златозубый и сделал свой ход. Вообще, всё в мире сдвинулось с места в тот момент, когда царевна Марина вышла из своего убежища с наследником на руках.
И ничего не успокоится, пока мой сын не займет свой трон по праву крови и праву сильного.
Мы должны выступить в поход, и выступить немедленно.
Времени почти не осталось. Поэтому с утра я начал стратегические приготовления.
Возвращение Марины не всем пришлось по нраву, надо было видеть кислые мордашки Ангелины и Тисифоны. Но, я уверен, что смогу поддержать мир в семье, ради всех нас…
Тётка Маргарита Герхардовна, просто орлицей упала на дорогого любимого внучатого племянника и с рук его не спускала, угугкала с ним, холила его и лелеяла, ну да понятно, своих детей-то у неё нет.
Утром я приказал Рустаму и Арсению собирать все наши наличные войска. Начнем с Номоконовска, а потом двинемся дальше.
Но прежде, чем мы выступили, я хотел разрешить еще один невыясненный вопрос, который у меня оставался.
Я поймал Нанотолия на его обычном месте под висящим на стене Мечом Бури в стольной зале.
— Нанотолий, — произнес я. — Дорогой мой. Мы должны наконец поговорить откровенно.
Нанотолий потянулся всем телом в том смысле, что тебе надо, ты и разговаривай.