А тут и санитарная пролетка пожаловала, набежали санитары, и я смог наконец опустить культю Замойского из которой все еще сочилась кровь.
Замойский нашел в себе силы прошипеть, прежде чем сознание погасло, и его принялись уносить:
— Ничего ещё не кончено…
— Уймитесь вы уже, — раздраженно бросил я ему вслед. — Руки вы уже лишились. В следующий раз я вас спасать не стану.
Прохор собрал все эти дуэльные причиндалы и вместе с ящиком закинул в пролетку, в которую погрузили его хозяина и они уехали.
Старик граф приблизился к нам, взглянул на оставшуюся после Замойского лужу крови, вздохнул и негромко произнес:
— Ты хоть виноватый вид сделай, Саша, я же тебя наказывать сейчас буду. А ты лыбишься, как вурдалак. В крови весь. Княжну напугал. Ничего, ты о ней не беспокойся, перебесится — успокоится. И я все силы приложу. Но сейчас я тебя наказать должен…
— Так, — громко заключил граф, чтобы княжне было хорошо слышно, осмотрев кровавые брызги. — Приберитесь тут. Как кровопролитиями заниматся, так все умельцы, а вот прибрать за собой — каждого упрашивать приходится.
— Мы приберем, — заверил я старика, вытирая руки от крови над ведром с водой, поднесеным графскими слугами откуда-то из кафе.
Ангелина за спиной княжны только что не ржёт в голос, а вот у тётки на лице ничего не прочитать. Непроницаемая мина настоящего царедворца.
Ну, а чего. Приму наказание с достоинством. Вымою руки в ведре с водой и хватит с вас, Ваше Сиятельство. Вон, два лба-оруженосца есть, тряпки, ведра и вода тоже. Слуги графские еще принесут.
— Вперёд, парни, заметайте следы незаконного действа. Чтоб через пятнадцать минут всё было — как было!
Через четверть часа княжна убедившись, что оруженосцы мои сделали своё дело, вздернула нос удалилась и увела за собой всех женщин. Ангелина уходя мне, подмигнула, мол без паники, всё под контролем. Ну, ладно, если так.
Толпа собравшаяся на площади, тоже уже расходилась по своим делам, раз уж все интересное уже кончилось.
— Идите, — махнул я рукой своим оруженосцам. — Охраняйте княжну. Ничего со мной не сделается уже. Хуже не будет. Всё, что могло случится — уже случилось.
Недоверчиво оглядываясь, оруженосцы оттёрли руки от воды с кровью и побрели вслед за княжной. Графские слуги собрали за ними поломойный инструмент и унесли. Брусчатка уже подсохла на солнце, как ничего тут и не было.
Я тяжело вздохнул, оставшись наконец в одиночестве. Ну, что за день…
— Ну, Саша, — услышал я вдруг рядом с собой. — Ну, ты даешь. Да ты просто монстр какой-то.
Не. Видать, не судьба.
Я резко, на пятках обернулся.
Рядом стоял тот самый загадочный мужик, что приходил и стучался в мои двери в Югопольске, за десять минут до того как ее взяли штурмом гвардейцы Сухого Закона. Блин. Нашел меня все-таки. Тайна моего пребывания для окружающих если и существовала, рассыпалась окончательно, это очевидно уже даже для меня.
— Кого я вижу, — процедил я, бросив в его сторону косой взгляд. — Какими судьбами? Что нужно?
— Да всё того же, — усмехнулся мужик. — Мы же так и не договорили. А я уже устал за тобой гонятся, тебя же просто не догнать. То ты там, то уже здесь. Там мечом рубишь, здесь стреляешь. Очень активную жизнь ты Саша, ведёшь, не угонишься за тобой…
— Короче, — перебил я. — Вы кто такой вообще? Второй раз за день играть в загадки — увольте.
Мужик вздохнул:
— А ведь мы уже знакомились. Ладно. Моя фамилия Пустынников. И я личный легавый его Сиятельства Верховного Канцлера Империи и Великого Князя Болотникова. Вот только не нужно в меня стрелять, Саша. Я же в тебя не стреляю? Тише. Тише. Спокойнее. Нам нужно поговорить. Пора тебе узнать кое-что о себе.
Я смотрел на него, удерживая руку на обрезанном прикладе дробовика на бедре. Он смотрел на меня. У него два автоматических пистолета под мышками, бронежилет на груди, нож в ботинке. Все как обычно. К пистолетам не тянется и не собирается.
Ну-ну. Легавый и волкодав, значит…
Ладно. Я чувствовал, что он тут действительно один. Хорошо. Значит можно поговорить.
— Пойдемте, — бросил я. — К столу. Там у меня кофе стынет.
Мы прошли в кафе, к мой чашке всё так же одиноко стоявшей посреди стола.
Официанточка из кафе проводила меня пылающим от восторга взором.
— Я знаю кто ты, — произнес Пустынников, когда мы сели по разные стороны стола.
Кофе мой давно и безнадежно остыл. Попросить повторить, или мне и ту выпить спокойно не дадут?
— И кто же я? — ровно произнес я, отодвигая остывшую чашку.
— Ну, да, — кивнул, Пустынников. — Наша проблема ровно в том, что ты этого не знаешь.