Американский конгресс, контролируемый изоляционистами, был одним из двух основных препятствий на пути глобализации американской политики. Вторым препятствием являлась Европа, создавшая своего рода единый фронт против президента Вильсона в 1918 - 1919 годах, а в 30-е годы с подозрением относившаяся к американским попыткам перевести экономическое могущество в политическое. Именно здесь, уже на раннем этапе (осень 1933 года), президент Рузвельт увидел, что, несмотря на взаимное ожесточение и явный раскол, и Германия, и ее противники с неудовольствием относятся к любым попыткам вторжения в европейские дела извне.
Верные помощники Рузвельта во внутренних преобразованиях - сенаторы У. Бора из Айдахо, Б. Каттинг из Нью-Мексико, Л. Фрейзиер и Дж. Най из Северной Дакоты, X. Джонсон из Калифорнии и Р. Лафолет из Висконсина - были категорическими противниками формирования мировой дипломатии. Они боялись вторжения на международную арену, их страшило противодействие мощным европейским державам, они опасались резких внутренних потрясений в США вследствие милитаризации страны. Оппозиция этой группы влиятельных сенаторов надолго блокировала планы президента, уверенного в международном потенциале Америки.
Нужно сказать, что грандиозный экономический кризис, пошатнувший социальные основы США, требовал в эти годы приложения всей энергии президента. Рузвельт был занят прежде всего реализацией своего "нового курса", откладывая активные действия за рубежом на более отдаленную историческую перспективу. В 1933 - 1938 годах Рузвельт не видел реальной возможности вторгнуться в европейскую политику. В самом деле, могла ли Америка с армией в 140 тысяч человек (в год вступления Рузвельта в должность) угрожать, быть арбитром, влиять на паритет в военной сфере? Гигант, потрясенный величайшим из кризисов, прилагал усилия в сфере экономической стабилизации, пытался сгладить социальные противоречия.
Стремясь увеличить расходы на внутренние программы, Рузвельт готов был еще более уменьшить военный бюджет и перенаправить деньги в экономику. На этом пути он столкнулся с начальником штаба армии генералом Макартуром. Это был трудный оппонент. В Белом доме Макартур без обиняков сказал: "Когда мы потерпим поражение в следующей войне и американский парень будет лежать в грязи с вражеским штыком в животе и вражеским сапогом на горле, я хочу, чтобы в своем проклятии он назвал имя не Макартура, а Рузвельта".
Президент побледнел и после паузы закричал: "Вы не должны так разговаривать с президентом!" Макартур был вынужден извиниться и предложить свою отставку. Рузвельт быстро пришел в себя. "Не валяйте дурака, Дуглас". Желая купить расположение строптивого генерала, военный министр Дж. Дерн на следующий день сказал Макартуру: "Вы спасли армию". (Макартур остался верен своей репутации, он не желал видеть себя укрощенным. "Меня стошнило на ступеньках Белого дома", - вспоминал он в мемуарах.)
Мир, в котором Франклин Рузвельт начал с 4 марта 1933 года представлять США, был бурным и быстро меняющимся. Европа еще оставалась средоточием главной военной и промышленной мощи, но ее составные части все более антагонизировали друг друга. Основная угроза европейскому миру с января 1933 года стала исходить от Германии во главе с канцлером Гитлером. Соседи Германии справедливо опасались роста германского могущества. Оборачиваясь к Европе, Рузвельт видел все большее ожесточение Германии, стремящейся к "равенству" в вооружениях со своими соседями. Франция, полная самых мрачных предчувствий, хотела иметь гарантии своей безопасности. Англичане, занятые укреплением внутриимперских связей, требовали общего европейского разоружения (по крайней мере ограничений на те виды оружия, которое они называли наступательным).
К Рузвельту уже весной 1933 года поступала информация, что Германия, превратившаяся из веймарской республики в третий рейх, проявляет намерения встать на путь перевооружения. Закулисные сведения были самым громким образом подтверждены 16 мая 1933 года, когда канцлер Гитлер провозгласил эту цель перед рейхстагом.
В июле 1933 года посол США во Франции У. Буллит сообщал президенту, что французы считают войну в Европе неизбежной, а посол США в Италии Б. Лонг напоминал президенту о главном желании французов - иметь гарантии того, что США придут на помощь Франции в случае германского нападения. Рузвельт воспринимал угрозу агрессии серьезно. После встречи в мае 1933 года с президентом Германского банка Ялмаром Шахтом президент сказал Г. Моргентау, что европейские политики - "банда ублюдков" и что он видит "весьма большую возможность" войны с Германией.
Когда в октябре 1933 года Германия покинула Лигу Наций, США не могли выразить своего отношения к этому шагу на пути внутриевропейского ожесточения. Они, помимо прочего, не могли осуждать первый демонстративный жест нацистской Германии ввиду того, что сами не являлись членом Лиги. В качестве реакции на действия немцев государственный секретарь К. Хэлл телеграфировал американскому наблюдателю в Лиге Наций Н. Дэвису, что в США "широкое возмущение гитлеровским правительством совмещается с единодушным мнением, что мы не должны позволить себе вовлечения в европейское политическое развитие". Эти слова Хэлла можно определить как главную черту американской внешней политики первого пятилетия пребывания Рузвельта у власти. Провал женевских переговоров о разоружении в 1933 году совершенно лишил президента шансов на получение одобрения сената даже в таких, во многом ритуальных, вопросах, как вступление в Мировой суд. Наступила многолетняя пауза.
Главной дипломатической ареной действий Ф. Рузвельта в 30-е годы стала не Европа, а Азия. Напомним, что в марте 1933 года Япония вышла из Лиги Наций и фактически сняла с себя ограничения Вашингтонского договора 1922 года.
Формируя свою политику на Дальнем Востоке, Рузвельт полагался на посла США в Японии Дж. Грю, который учился вместе с ним в Гротоне. Грю относился к президенту несколько скептически, хотя и признавал, что у того "все же есть воспитание". Но уже через год Рузвельт получил у однокашника высшие оценки: "У нас никогда не было президента, который выказывал бы такой непосредственный интерес к дипломатической службе".
А после очередного избрания Рузвельта президентом в 1940 году Грю писал ему: "Вы ведете дела во внешней политике мастерской рукой, и я очень рад, что страна не лишилась вашего ясного видения, решимости и восхитительного мужества".
Еще не приняв присяги, Рузвельт должен был думать о том, какую позицию занять в отношении Японии, вставшей в 1931 году на путь открытой агрессии в Азии. Уже тогда существовали признаки того, что Япония не остановится в применении силы против любой препятствующей ей державы. Дж. Грю сообщал 23 февраля 1933 года, что "большая часть общества и армия под влиянием пропаганды пришли к выводу о неизбежности войны Японии с Соединенными Штатами, либо Японии с Россией, либо с обеими странами сразу". Посол передавал в высшие американские дипломатические инстанции сведения об укреплении и высокой эффективности японской армии и флота, об их самоуверенности. Дж. Грю писал в мае 1933 года: "Япония, возможно, обладает наиболее совершенной, сбалансированной, скоординированной и поэтому наиболее могущественной военной машиной в современном мире... В то же время японские вооруженные силы рассматривают Соединенные Штаты в качестве своего потенциального противника".
Япония окончательно лишилась страха перед вмешательством западных держав и США. В те дни, когда Рузвельт писал свою инаугурационную речь, Квантунская армия направила удар из Маньчжурии на запад и за две недели захватила значительную часть Северного Китая вплоть до Великой китайской стены.
Западные державы реагировали на японские военные успехи своеобразно. Двадцать седьмого февраля 1933 года британский министр иностранных дел Саймон объявил, что его правительство вводит запрет на военные поставки Японии и Китаю. Японии с ее мощной военной промышленностью этот запрет не причинил хлопот, но Китай зависел от военных поставок. Да и в любом случае английские действия обессмысливались тем, что другие страны (в первую очередь США) продолжали торговлю оружием и не собирались следовать английскому примеру. В такой конъюнктуре Лондон 13 марта 1933 года отменил свое недолговечное эмбарго. Этот эпизод привлек внимание к американской торговле оружием - прямому пособничеству агрессору.