– Мистер?..
– Быть того не может…
Растерян. Нехило так растерян.
Это всё, конечно, замечательно и чудно, но, может быть, и мне стоило бы объяснить что-нибудь? Например, нахрена ему всё это, а?
– Чего не может-то?
Блин, бесит.
Молчит.
Ну, эээй?! Чего ты там завис?
Машу ладонью перед его лицом, и, должно быть, агент какой-то там звездульки выпадает-таки из своего коматозного оцепенения и хватает меня за запястье.
– Эй, Вы чего?
Совершенно не слышит меня, так и пялится прямо в лицо. И оттого что его самого я воспринимаю сейчас размытым силуэтом, становится совершенно не понятно. И как-то до ужаса беззащитно, что ли. Ни хрена не трогательно, раздражающе глупо.
Ещё и старенький мобильник в кармане вибрирует, – должно быть, Терри недоволен, что я так долго отсутствую.
– Мистер, хм, Нильсон, – о, боги, вроде правильно, – Может быть, Вы просто заплатите мне, и я уже пойду?
Щурюсь, и сквозь мутную пелену чёртовой близорукости мне явственно кажется, что его глаза блестят совершенно не здорово.
Холодком по спине… Хочется смотать удочки и…
– Послушай, парень, хочешь подзаработать?
О, нет, нет-нет-нет, только не это. Только не эта фраза. Потому что моя тупая головёнка кивнула раньше, чем я успел подумать.
***
Ни черта не понимаю.
Вот нихренулечки.
Зачем, почему меня, куда, и что вообще происходит?
Последний вопрос вообще мерцает в моей голове на красном световом табло нихеровыми такими жёлтенькими буквами. И эти буковки всё больше и больше. Растут, сцуки, как на дрожжах.
Меня протащили по коридору, кажется, намертво вцепившись в запястье на удивление цепкими костлявыми пальцами, а после, свернув вглубь студии, и вовсе передали какой-то странно одетой тётке лет сорока. Прямо в её лапки с десятисантиметровыми крашеными ногтями. А перед тем как ретироваться, сверкая лакированными пятками ботинок, он что-то быстро-быстро нашептал ей на ухо, и в зависимости от того, что он там бурчал, выражение её лица менялось на гримасы, одна комичнее другой. Ещё бы, с такими-то нарисованными бровями.
– В лучшем виде и побыстрее! С Девидом договорюсь… – всё, что мне удалось разобрать.
И свалил. Свалил, чёртов Нильсон! Свалил, прихватив мои очки вместе с пиццей и кепкой! И что мне теперь, как слепому щенку тыкаться?
Что "побыстрее"? Кто такой Девид, и о чём они договорятся?
Женщина тоже не особо желает посвящать меня в их маленькие тайночки и просто, подхватив под локоть, проворно буксирует за собой к высокому чёрному креслу, перед которым висит зеркало. Буквально заталкивает меня в это кресло и, звонко цокая, должно быть, металлическими тонкими шпильками, отступает чуть назад, к столику на колёсиках с целым набором, кажется, ножниц – щурюсь, чтобы разглядеть – и парой склянок с едко пахнущей химией хренью. Краска?
Эй-эй-эй!
Начинаю было привставать, как меня ловко обматывают не то полотенцем, не то накидкой, с шелестом застёгивая липучку, зафиксировав этот кусок ткани вокруг шеи.
– Э?.. – всё, что могу из себя выдавить.
Если пять минут назад всё было непонятно, то сейчас всё просто ебически непонятно.
Шуршит пакетами.
– Мэм? Извините, но, кажется…
– Не крутись.
Вздрагиваю. Ох, как не люблю низкие женские голоса с командным тоном. У нашей зам. кафедры точно такой же. Сухой и хлёсткий.
– Я просто… – выдох, – Ни черта не понимаю. Зачем всё это? Что я вообще должен буду сделать?
Щёлкающие где-то за спиной ножницы умолкают.
– Так этот индюк в костюме ни словом не обмолвился?
Отрицательно качаю головой.
Женщина хмыкает, и отчего-то мне хочется назвать её Хельгой. Вот хочется, и всё тут. Люблю заранее, ещё до знакомства, "называть" людей и, что смешно, даже угадываю иногда.
– Сколько пообещал тебе Ларри?
Тут же смущаюсь. Ненавижу подобные вопросы. Словно прицениваются, сколько написать на стикере у меня на лбу.
– Он не озвучил сумму. Как и то, что от меня требуется.
– Сидеть и помалкивать – до. Прилично двигаться – после. Сможешь покривляться на камеру? Сможешь же? – Неуверенно киваю. – Вот и я думаю, что сможешь.
– А "до" и "после"?..
– До того, как я приведу тебя в божеский вид, будь любезен не ёрзать своей тощей задницей, как это любит делать наша Звезда. Без стрижки и окрашивания не обойтись, все его идиотские картинки прикрыты… Так, что ещё? Мелочи вроде грима, но это не страшно – смоешь после. Ты видел, как двигается Раш?
– Понятия не имею, о ком Вы.
Ухмыляется, и её ладони ложатся мне на плечи, при этом явственно чувствую, как острый кончик лезвия ножниц касается мочки моего уха. Это нервирует немного, самую малость, знаете ли…
– Из какой пещеры ты вылез, парень? Телек не смотришь, журналы не читаешь?
Равнодушно пожимаю плечами:
– У меня нет на это времени.
Фыркает и легонько треплет меня за щёку. После молча тянется вправо и небрежно клеит на зеркало передо мной фотографию. Только лицо, снимок по плечи. Щурюсь, но не разглядеть.
– Это Раш.
– Мистер Нильсон забрал у меня очки.
– Значит, нужны контактные линзы. Ну да не важно, позаботимся об этом позже.
Как-то странно сосёт под ложечкой. Тянущее неприятное чувство.
– Что такого он увидел во мне?
– Ларри?
Киваю, а она начинает тихонько щёлкать ножницами у меня над ухом. Ну и прекрасно, только сегодня думал о том, что неплохо было бы постричься.
– Твоё лицо. Один в один ублюдок на снимке. Разве что тебе и двадцати нет, верно?
Удивлён ли я? С того самого момента, как ступил на этот чёртов этаж…
Молчу. Всё в тех же непонятках.
Чувствительно дёргает меня за волосы.
– Эй!
– Да ладно тебе, парень, потерпи. Ларри не поскупится и хорошо отстегнёт после всей этой клоунады. Спасаешь его задницу и кошелёк.
– А этот тип на фотке, почему не он участвует в съёмках?
– Потому что потому, малыш. Признаться, меня ваше сходство не особо впечатлило. Мало ли смазливых мордашек?