Наше.
Жутко, сюрреалистично.
Слишком похожи и слишком… разные в тот же миг.
Молодой мужчина и перепуганный мальчишка.
Я как рак красный, дыхание выдаёт, и он… с лихорадочным жадным блеском в глазах.
– Линзы, верно? – уже шепчет, почти прижавшись сухими шершавыми губами к моей скуле.
Тесно, пугающе тесно. Так тесно, что я явственно чувствую запах геля для душа, табака и того самого, оставшегося на куртке, парфюма.
Медленно, пропуская короткие пряди сквозь пальцы, отпускает затылок и пристраивает ладонь на моё бедро. Внимательно наблюдает за выражением моего лица в зеркале. Или он на себя смотрит? Не разобрать.
– А ты дрожишь.
Да, спасибо, блять, сам будто не чувствую, как колотит.
– Ты явно болен.
Хрипло смеётся, кажется, словно у него что-то скребёт в горле.
Опускает взгляд, пялится на мои ключицы. Да, худющий, выпирают. У него же – выступающие мышцы и, по сравнению с моими руками-палочками, нефиговый рельефный бицепс. И пресс, должно быть, чёртовыми идеальными кубиками… Такие, как он, любят себя, чертовски любят, а значит и старательно выхоливают бренное тело, лелеют его, балуют.
– Болен? Немного, да…– соглашается со мной слишком легко и не перестаёт шарить чёртовой разрисованной культяпкой по моему телу, с бедра перебравшись на поясницу, задирает майку, касается кожи, легонько царапает. – Башка трещит с похмелюги.
Морщусь. Отвратительное чувство.
– Перестань.
– А как же благоговейный трепет перед кумиром?
Откровенно издевается надо мной, продолжая негромко посмеиваться, почти урчать и, чуть ослабив хватку, тискать.
Отвожу локоть назад и втискиваю его между нами, упираюсь в солнечное сплетение и пытаюсь оттеснить его, скинуть загребущие горячие ласты.
Всё так странно, словно не в этой реальности. Да и разве это я? Я по ту сторону зеркала? Горячая вода всё течёт… Жарко, дурманит, и в линзах становится всё дискомфортнее. Теперь уже и вовсе не различаю лиц.
– Я и не фанатею, самовлюбленный урод.
Выбиться бы и свалить, свалить подальше… Наверх, на площадку к туевой хуче народа. Двинуть бы по его и без того подправленной роже, да только не видать мне тогда обещанных зелёных бумажек. Прекрасных зелёных бумажек, ради которых я и ввязался во всё это.
– Ты льстишь нам обоим, детка.
Меня перекашивает, и лицо словно судорогой сводит. Прямо как тогда, когда зубы болят, штуки три разом.
Смесь беспомощности и такой адовой усталости, что и вырываться уже не так и хочется. На мгновение мне уже не хочется дёргаться. Всего на мгновение… Просто закрыть глаза и раствориться в том, что гордо именуется вселенной. Брехня всё, просто большое чёрное Ничто.
Прикосновение к шее губами, влажное, расплывается пятном…
Разжимаю пальцы, позволяю рукам просто повиснуть вдоль тела безжизненными плетьми.
Тут же перехватывает поудобнее, теперь совсем близко-близко, плотно…
Ощущаю биение его сердца и ещё более явственно чувствую, как топорщится ширинка на его джинсах.
– Уже не такой вредный? Давай по-быстрому?
Не считаю нужным даже отвечать на это. И, должно быть, мистер Ясуперзвезда расценивает это как подчинение.
Перехватывает, разворачивает к себе лицом. Не двигаюсь, и у него выходит это так легко, словно я манекен или полая кукла.
Нагретый фаянс давит на поясницу, облокачиваюсь на него.
Насыщенный денёк, ничего не скажешь…
Наблюдаю из-под полуприкрытых век. Ведёт ладонью по моему плечу, пристально вглядываясь, и пристраивает ладонь сбоку на моей шее так, чтобы большим пальцем касаться скулы, гладить её.
Если бы я действительно был бы куклой, потёк бы нагретый воск? Слишком горячие руки.
Наклоняется.
Ближе, ближе…
Глазные яблоки невыносимо щиплет из-за проклятых линз. Уже оба, и чёртова подводка, кажется, размазалась и раздражает слизистую, вынуждая глаза слезиться.
И словно в отражении, только без материальной квадратной рамки, я вижу того себя, каким бы мог стать. Себя, который мог бы так же иметь всё и всех. Мог бы… Но никогда не пробьюсь.
– Отъебись.
Дёргается, как от удара. Откидывается назад, и пальцы, мирно поглаживающие мою щёку, снова перемещаются к затылку.
Рывок.
Глаза в глаза, не через какое-то там жалкое зеркало.
Близко-близко, не сделать ни вдоха, не выхватив при этом и у него немного воздуха.
Размыкает губы, искажает лицо в гримасе и…
Вспышка.
Вздрагиваем синхронно.
Фотограф, объявивший начало съёмки, не нашёл меня наверху. Вот уж не думал, что он отправится искать безымянную подделку лично. Как и не думал, что этот фрагмодрочер спит вместе с камерой, страдает вместе с камерой, дрочит вместе с камерой… Как и не мог даже предположить, что из всей грёбаной фотосессии именно этот снимок попадёт на обложки журналов.
Раш двуликий. Гениально же? Только вот не очень, ибо Двуликий отчаянно возжелает свою копию. Альтер-эго. Не уничтожить его и остаться единственным и неповторимым, нет. Обладать.
Но я не знал… Откуда мне было знать?
Глава 3
О, это ощущение… Ощущение усталости, которая, кажется, уже пропитала меня насквозь, и я, как неправильная губка, тяну всё больше и больше, тяжелею и никак не могу себя выжать, сбросить весь накопившийся груз или хотя бы просто банально выспаться. Уже навязчивая идея фикс: просто упасть лицом в подушку и проваляться так сутки, не меняя положения бренной тушки.
Чёртовы давно износившиеся кеды так и продолжают натирать ногу.
Было бы ещё время на то, чтобы тормознуть немного и пожалеть себя. Но тут же одёргиваю себя, ибо слишком хорошо знаю, что за этим последует. Слишком непрочно склеен, и поток сопливой жалости лишь только оголит швы, сосуд даст трещину и… срыв.
Мне больше нельзя срываться и опускать руки. Я смогу выбраться. Смогу во что бы то ни стало вытянуть, смогу удержаться. И всё будет хорошо. Да, определённо будет. Когда-нибудь.
Выдыхаю, застёгивая молнию на куртке. Становится достаточно прохладно для лёгкой ветровки. Ладонь зарывается в непривычно короткие волосы, ерошит их. Кто бы мог подумать – стоило только поменять стрижку, и меня начали "узнавать" на улицах, принимая за особо талантливого фаната-подражателя. Слишком много ненужного отвлекающего внимания.