Глава 2
Отходя от туалета, Элис заметила в заборе дыру, которая вела аккурат на улицу. Секунду подумав, она решила не пользоваться коротким путем. Чем больше она будет красться и прятаться от взглядов прохожих, тем скорее вызовет их подозрение.
– То есть мы просто последуем вашему совету, и Дисперсия продолжится как ни в чем не бывало? – спросил мистер Пемберти.
– Какова бы ни была причина болезни, – возразил его оппонент, – обмен рукопожатиями с нашими соседями здесь ни при чем; так мы поступали испокон веков безо всякого вреда для себя.
– История, – возразила третий оратор, – не знает примеров болезни, которая могла бы сравниться с Дисперсией. А то, что мистер Уоткинс называет безвредным, на деле медленно подрывало защитные силы нашего организма. Нас склонили к беспечности, а теперь нам приходится за это расплачиваться. Если мы хотим быть в безопасности, то должны расчистить вокруг Митона куда большее пространство. Как минимум, нужно расселить Ритер, Салтон, Дрейвиль и Боннертон. Пусть их обитатели живут рядом с людьми, которые могут видеть их круглый год. И не говорите мне, что это жестоко или несправедливо! Они получат точно такую же выгоду, что и мы: избавив себя от Дисперсии, мы заодно освободим от болезни их самих.
По коже Элис поползли мурашки, но мнения окружавших ее людей, судя по всему, разделились; женщина в нескольких рядах от нее пренебрежительно загоготала, в то время как другие ответили одобрительными возгласами. Ее мать была права, предположив, что десятая годовщина изоляции подтолкнет митонцев к переоценке своего решения, но подобное ужесточение мер предсказывали лишь самые беспросветные пессимисты.
Мистер Уоткинс дождался тишины. – У вас есть какие-то доказательства, миссис Кенворт?
– Они в могиле моего сына, – с холодной яростью в голосе ответила она. – Точнее, в тех его частях, которые мы так и не смогли похоронить, потому что они отделились от тела и стали невидимыми.
– Никто из нас не отрицает, что эта болезнь – настоящая трагедия, – сказал мистер Уоткинс, смягчившись в знак сочувствия, но не желая отклоняться от темы. – Но где доказательства, что виной этому именно Ритер и Салтон? Мы десять лет держались от них в стороне, но ситуация ничуть не улучшилась – разве не должны мы признать более вероятным, что гипотеза мистера Пемберти оказалась ошибочной?
Мистер Пемберти поспешил высказаться в свою защиту. – Если какая-то часть вашего тела входит в состояние, представляющее смертельную опасность для всего организма, но при этом совершенно естественное для ваших соседей, что же еще, кроме контакта с этими пресловутыми соседями, могло склонить его к подобному безрассудству?
От досады мистер Уоткинс ухватился за край своей трибуны. – А когда у вас истончаются носки и появляются поры в металлических инструментах, в этом тоже виноват Ритер?
– Не разговаривайте со мной, как с ребенком! – резко ответил мистер Пемберти. – Мы все прекрасно знаем, что фракционированное вещество рассеивается само по себе.
– Само по себе! – Мистер Уоткинс радостно ухватился за его признание. – Ее никто никуда не «переманивает»; это исключительно спонтанный процесс. Единственная разница между живой и неживой материей заключается в том, что наши тела прикладывают активные усилия, восполняя запас своих строительных блоков, благодаря чему могут сохранять целостность куда дольше, чем любое вещество, которое мы, очистив, оставляем без присмотра. Конечно, если эти усилия не приводят к цели, все заканчивается катастрофой – но с какой стати нам винить в этом наших двоюродных братьев и сестер, которые жили рядом с нами в течение сотен лет? Которые явно контактировали с нами куда активнее – ведь иначе мы бы попросту не были родственниками, верно?
Публика взорвалась смехом, хотя Элис и заметила несколько человек, встретивших похабную реплику неодобрительным взглядом, а сам мистер Пемберти, она была готова поклясться, и вовсе покраснел.
– Достаточно проследить в прошлое любую родословную, – заметила миссис Кенворт, – и окажется, что все мы когда-то были дикими животными. Но это вовсе не означает, что мы должны так жить и сейчас.
Собрание шло своим ходом, и трое ораторов продолжали выдвигать доводы в пользу своих мнений, совершенно не желая уступать своим оппонентам. Всякий раз, когда слово брал мистер Уоткинс, Элис ощущала прилив надежды; его речь казалась ей настолько здравой, что непременно должна была убедить каждого из слушателей.