– Вот как... – сказал Андропов. – И ты хочешь, чтобы решение Политбюро по Якиру было отменено?
– Это было бы идеальное решение, Юрий Владимирович, – честно ответил я. – Я не могу ставить условия, но мне хотелось бы уверенности, что из следствия, на которое мы потратим много сил и времени, не выйдет пшик. Вот и всё. Альтернативу я описал, в ней мне места нет, я не смогу так работать. Попробую устроиться инженером, может, смогу придумать парочку рацпредложений.
И снова повисло тяжелое молчание. Мне добавить было нечего – разве что попугать Андропова украинскими делами, но я не хотел всё мешать в кучу. А председатель КГБ явно думал некую думу, что-то взвешивал, прикидывал «за» и «против» и принимал некое решение, от которого зависела моя судьба.
– Решение об аресте Петра Якира принимали на Политбюро ЦК, – наконец сказал он. – Тяжело принимали.
Я промолчал, прикидывая, каким количеством подписок обложат сотрудниц столовой, которых я невольно подставил.
– Предполагалось, что следствие будет вестись обычным порядком, – продолжил Андропов, не дождавшись моего ответа. – Но когда я доложил, что всё идет к суду и приговору, появилась эта идея... у меня есть определенные возможности, и я могу своим приказом провести запрет на тот же открытый процесс. Но ты, видимо, хочешь не этого? Тогда подожди неделю, думаю, я смогу принести и хорошие вести, для разнообразия. Теперь возьмешь удостоверение?
– Возьму, – сказал я. – Спасибо, Юрий Владимирович.
– Пока не за что, – твердо ответил он. – Сегодня будет приказ, что ты выводишься из подчинения московского управления и переводишься в центральный аппарат КГБ. Будешь подчиняться напрямую Филиппу Денисовичу, а через него – мне. Следственная группа останется в твоем ведении – сам начинал, сам и доводи до конца. Но, Виктор, предупреждаю – за результат спрошу. С тебя лично. Готов ты на это?
Конечно, чем выше взлетаешь, тем больнее будет падать. Но разве не этого я хотел? Разве я не стремился стать кем-то вроде главного опричника при царе-батюшке и карать его врагов по всей строгости закона и с положенной по такому случаю жестокостью? И пусть в наши дни царем считался весь многонациональный советский народ, а Малютой Скуратовым я и сам быть не хотел, но сейчас у меня не было другого выхода. Если я уйду отсюда без удостоверения, я сам, лично, прокляну себя на веки вечные, да так, что проклятие падет в том числе и на моего нерожденного ребенка.
Я спрятал удостоверение в карман.
– Я готов, Юрий Владимирович, – сказал я. «Но готовы ли вы?». – У меня будет ещё одна просьба.
– Я не золотая рыбка, Виктор, – с легкой улыбкой напомнил Андропов.
– Это по этому делу, – объяснил я. – Хотя и опосредованно. Мне хотелось бы встретиться с Вячеславом Михайловичем Молотовым и с Георгием Максимилиановичем Маленковым.
– Зачем??
Кажется, мне удалось по-настоящему удивить всесильного главу «кровавой гебни».
– Хочу поговорить с ними про сталинские репрессии конца тридцатых, – сказал я. – Хочу узнать из первых рук, что тогда произошло, чтобы понять, как этого можно избежать. Иначе придется опираться на труд писателя Солженицына, а это... это будет не совсем правильно. Всегда желательно обращаться к первоисточникам.
Я смог выдержать долгий изучающий взгляд Андропова и ни разу не моргнуть.
– Любопытная просьба... – сказал он задумчиво. – Но... я поговорю кое с кем... потом передам тебе ответ. Такое тебя устроит?
– Конечно, Юрий Владимирович... и ещё – пусть ваши люди не слишком запугивают этих женщин, – я кивнул в сторону раздачи. – Они не виноваты в том, что оказались не там и не тогда. И уж тем более не виноваты, что их столовая оказалась на моем пути. К тому же здесь действительно вкусно кормят.
Он улыбнулся.
– Это могу пообещать без всяких разговоров, – ответил он. – Но беседу с ними проведут... сам понимаешь.