На фоне колоритного Чепака его сменщик – полковник Петров – смотрелся очень скромно. На службу он являлся в обычном костюме, про оружие даже не заикался, говорил слегка казенным языком и своего видения развития управления не имел. Впервые он приехал к нам за неделю до своего назначения, с важным видом обошел вместе с предшественником отделы, чему-то многозначительно покивал и позадавал какие-то уточняющие вопросы. Я ходил вслед за ними и хорошо видел, что Петров с трудом сдерживает зевоту – настолько всё это было ему скучно и неинтересно.
Конечно, его равнодушие к делам управления КГБ по Сумской области в тот конкретный день могло быть вызвано объективными обстоятельствами – например, ранним подъемом или не слишком комфортной поездкой на машине из Киева. Но потом оказалось, что он не стал перевозить в Сумы семью и каждую пятницу ездил в республиканскую столицу, а в понедельник возвращался обратно – и понял, что Чепак оставил управление в очень надежных – в кавычках, конечно – руках. Впрочем, в подобном поведении начальства были и плюсы, которые, в основном, касались моих задумок.
Когда Петров официально вступил в свою должность и немного освоился, я подсунул ему представление на капитана Сухонина, которому такой начальник управления будет очень в кассу, потому что глубоко лезть не станет, а раздергивать работающий отдел поостережется. К тому же там пока и не было, кого раздергивать – пополнение из трех выпускников киевской школы КГБ приехало сразу после Дня Победы, через неделю принесли плоды усилия Сухонина в местном институте в виде одной девушки, а ещё к нам решил перейти целый лейтенант милиции. В общем, получился натуральный детский сад, который обучали все старожилы, включая Риту Буряк и племянника Макухина, меня, а также включившихся в игру сотрудников следственного отдела и примкнувшего к ним Петровича.
Потом я на денек смотался в Харьков, где имел познавательный разговор с майором Бондарем, который уже осознал, в какую ловушку угодил со своим переводом, и судорожно искал выход. Выход я ему предложил царский – под Петровым он сможет спокойно проводить ту политику, которую захочет, главное, внятно сформулировать её и не пренебрегать оформлением скучных бумажек. С политикой я помочь мог, а педантом майор, кажется, и сам был как бы не с детства.
Ну а потом достаточно было закинуть полковнику идею возвращения в родные пенаты блудного сына, талантливого сотрудника, которого безрассудно отпустил его предшественник, дать этой идее настояться – и подсунуть заблаговременно написанный рапорт Бондаря на перевод. Правда, эта махинация должна была пройти утверждение в Киеве и Москве, но свои соображения наверх по линии Пятого управления я отправил, а там такой кадровый кульбит, кажется, был встречен с пониманием. Во всяком случае, с Лубянки пока никто молний в меня не метал, и это был хороший знак – хотя то, что моя командировка заканчивается досрочно, могло быть связано и с этой моей активностью. Киев тоже молчал, но там я не без оснований рассчитывал на помощь со стороны Чепака, которого сделали целым замом председателя – генеральская должность, как ни крути, – и которого должны были привлечь к этой проблеме в качестве консультанта. Я понимал, что Чепак может и возразить, но должен же он оценить красоту задуманной мной комбинации, которая ему лично теперь ничем не угрожала?
Скорый отъезд на всё это почти не влиял, тот же перевод майора от меня не зависел, и мне оставалось лишь надеяться, что ничего не сорвется – я сделал для этого всё возможное и даже чуть больше. Оставалось совершить несколько визитов к городским знакомым, передать накопившиеся на моем столе дела, напечатать на машинке совершенно секретный отчет, завизировать его у Петрова и отправить спецпочтой, а заодно сдать казенное жилье. Вот только было во всем этом одно большое «НО».