Зинаиду Степановну я узнал сразу, хотя никогда её не видел. Полноватая женщина лет пятидесяти с высоким шиньоном на голове и в боевой раскраске вышедшей на тропу войны хищницы; слишком короткое для её возраста и фигуры платье в вертикальную полоску; множество колец на пальцах и ещё больше – колье на шее, которая предательски выдавала возраст её обладательницы. И вычурные солнечные очки в яркой белой оправе с крыльями – очень полезный атрибут в летней Москве 1972 года. Я снял свои – самые обычные, отечественные, но вполне справляющиеся со своей функцией – и убрал их во внутренний карман пиджака. Да, пиджаки мы носили даже по этой жаре, хотя некоторые опера вызывающе щеголяли в рубашках с короткими рукавами.
Зинаида Степановна заняла одну из лавочек, расположившись так, чтобы ни у кого не возникло желания сесть на свободное место – этот сигнал считывала вся немалая толпа, которая у вечеру заполонила весь центр. Я подошел, встал напротив женщины, чуть склонил голову и спросил:
– Это вы Зинаида Степановна?
Она небрежным жестом сняла очки, подняла на меня взгляд – и я заметил то самое разочарование, которое уже видел в глазах её приятельниц.
– Виктор Алексеевич?
– Он самый, – улыбнулся я. – Позвольте присесть?
– Конечно, – она подвинулась. – Я думала, вы постарше, а у вас, оказывается, звания даже детям раздают.
Это было грубо, но в чем-то она была права. Мой экспресс по карьерной лестнице был слишком быстрым.
– Не всем детям, только лучшим, – я снова улыбнулся. – Не обращайте внимания, тем более что я без мундира.
– А у вас они разве не обязательны? – уточнила она.
– Только при особых обстоятельствах, – пояснил я. – Сейчас – нет, обстоятельства вовсе не особые. Рад знакомству, Зинаида Степановна.
– Зовите просто Зинаидой, – она нелепо махнула рукой с очками. – А то я чувствую себя совсем старухой рядом с вами.
– Тогда вы можете называть меня Виктором, так даже лучше.
– Хорошо, Виктор... – она чуть запнулась. – Так зачем я вам понадобилась? Надеюсь, ваши слова о том, что мне ничего не грозит, не были пустым враньем?
– Ну что вы! У меня и в мыслях не было врать вам... Вот, посмотрите.
Я достал одно из писем неизвестной доброжелательницы – в нем она требовала арестовать меня и отправить на Колыму, – и протянул собеседнице. Она взяла письмо с легким сомнением, но всё развернула его и вчиталась. Спустя несколько строк письмо опустилось ей на колени, она подняла глаза к небу – вернее, к скульптурной композиции с Аполлоном и лошадьми над портиком театра, – немного посидела так и вернулась к чтению.
Я терпеливо ждал.
– Я понимаю, в чем будет ваш вопрос, – она вернула мне письмо, и я положил его в карман. – Даже готова ответить. Но прежде вы ответьте мне на один вопрос.
– Если смогу, – согласился я.
– Что будет автору этого... с позволения сказать... послания?
Я пожал плечами.
– Возможно, ничего. Но это в том случае, если она прислушается к голосу разума и перестанет отвлекать людей своими выдумками. Иначе... в принципе, отправление анонимных писем ненаказуемо, но я опасаюсь каких-то действий с её стороны, – я похлопал себя по карману.
– Нет, действий не опасайтесь, – уверенно сказала Зинаида Степановна. – И почему вы уверены, что автор – она?
– Почерк женский, все эксперты в этом единодушны, – не моргнув глазом, сказал я.
– Вот как... Что ж, они правы. Но мне бы не хотелось, чтобы Элеонора пострадала. Она... как бы это сказать... с чудинкой, но в целом безобидная. И у неё была в жизни очень серьезная трагедия, что повлияло на неё не лучшим образом. Вот такие письма – это лишь следствие...