– Если конкретно для вас – могут быть определенные послабления в режиме содержания, – сказал я. – Но признание и на вас накладывает обязательства – вы больше не сможете отвечать уклончиво или посылать следователя по матушке. Ну и на суде сотрудничество со следствием всегда учитывалось. Я знаю случаи, когда за такое сотрудничество давали срок меньше меньшего – знает, наверное, этот термин?
– В курсе, – он кивнул. – А вы на это готовы пойти?
Я пожал плечами.
– Я недавно разговаривал с одним из ваших... ну пусть будет единомышленником, – сказал я. – И в нашей беседе прозвучала такая сентенция – у КГБ нет цели посадить всех за решетку. Что бы вы, Петр Ионович, не думали, сталинские времена закончились навсегда, сейчас мы работаем совершенно иначе. Даже больше скажу – нам так проще...
– Эх, чекист, не знаешь ты, что такое сидеть пару дней на допросе, когда следователи один другого сменяют, а тебе за закрытые глаза – резиновым шлангом по почкам...
– Петр Ионович... а вы-то откуда это знаете? Я ваше дело читал, у вас ничего подобного не было. Вам, наверное, Александр Исаевич Солженицын что-то рассказал? Ну, неважно, – я отмахнулся, как от чего-то мелкого. – Вы, Петр Ионович, взрослый человек, сами прошли через эту систему... сколько следователей и оперативников занимались вашим делом?
– Один... один следователь, – он недоуменно посмотрел на меня, и я поощрительно кивнул. – Про оперативников не помню.
– А сколько с вами тогда в следственном изоляторе человек сидело?
– Ну... – он помолчал, видимо, припоминая, – наверное, человек пятьдесят.
– Вот, пятьдесят. Чтобы к каждому приставить бригаду следователей, которая будет круглосуточно бить подследственного резиновым шлангом, нужно – сколько следователей? Около двухсот, в четыре смены. В реальности же тот следователь, который занимался вами, одновременно вёл ещё десять-пятнадцать дел. То есть на всю вашу ораву надо было всего четыре-пять следователей. Думаю, на самом деле их было два-три, поэтому и сидели в вашей камере пятьдесят человек, а не столько, сколько положено по нормам.
– Ты к чему это всё?
– К тому, что тот, кто вбрасывает мульку про круглосуточные допросы и избиения, врёт. Не буду спорить, с кем-то могли и так обращаться... в нашей организации работали разные люди, а ненависть к врагам народа может принимать разные формы, в том числе и такие жестокие. Но в общем... так сказать, по средней температуре по больнице... В 1939 году в системе НКВД служило около четырехсот тысяч человек. Сто семьдесят – это войсковые части, то есть пограничники. Ещё конвойные войска, охрана железных дорог и секретных объектов, даже зенитные подразделения. Вот остальные – это те, кто непосредственно ловил преступников, искал доказательства, вёл следствие... население СССР тогда было около двухсот миллионов человек. Вот и считайте, сколько человек приходится на одного чекиста, как вы нас называете, Петр Ионович. Сейчас, кстати, соотношение даже хуже. Население Советского Союза растет, а численность органов госбезопасности остается почти такой, как и десять лет назад. Так что извините, но никаких ночных допросов... а почки вы сами, думаю, разрушите неумеренным употреблением алкоголя и прочими излишествами. Так что, не передумали признать свою вину? Мы всё равно её докажем, просто с вашей помощью это произойдет быстрее. Ну а суд, как я и сказал, учтет чистосердечное раскаяние.
Молчал Якир недолго – меньше минуты, я специально засек время.
– Признаю, – буркнул он. – Но и ты уж...
***
Я смотрел, как полковник Денисов читает мой недельный отчет, а сам непроизвольно косился на свою папку. Там лежал ещё один лист, который должен находиться где-то в начале отчета – на нём я описал вчерашнюю беседу с Якиром. Прежде чем этот лист займет своё место, мне нужно было получить «добро» на эту нехитрую операцию от непосредственного начальства.