С террасы усадьбы Бо-Риваж в Сен-Мартен-де-ля-Пляс я декламировал поэму, которую любил больше других, ту, в которой Шарль Пеги описывает путь Жанны д’Арк:
Глава 27
НЕ СЛИШКОМ СОЛЕНЫЙ ВКУС ЛУАРЫ
У Луары талант: подминать под себя время. Все, кто ее любили когда-то, кажутся современниками тем, кто любит ее ныне. Когда проплываешь мимо руин замка короля Рене в Пон-де-Се, представляешь, как он сидит себе возле зарешеченного окошка и смотрит на реку. Верно, ему надоело видеть одних рыбаков, вот он и придумал праздник: раз в год дочери рыбаков садились в лодки, доплывали в них до середины реки и бросали сети, а государь ждал их на берегу с наградой для той, что проделала это ловчее других; она дарила королю свой улов и нарекалась «королевой бала»; в тот же вечер король торжественно отведывал рыбу избранницы во время застолья, а иногда получал впридачу и девичьи поцелуи.
Более всего нравилось мне нескончаемыми днями, проведенными на воде, определять происхождение инородных тел, встреченных на всем протяжении реки, вроде вкуса соли на гальке — согласитесь, самого прекрасного приглашения к путешествию. Мне посчастливилось даже обнаружить ракушки — видно, море вело когда-то наступление на крепостные стены замков, а помогал ему в этом смелом начинании западный ветер «галерн». Вскоре должен был наступить период, когда река станет судоходной и конвои из пяти-шести небольших одномачтовых судов начнут спускаться по реке до Нанта. Я воображал себе: дно Луары выложено ракушками, вздумай океан вторгнуться в нее, накрыть ее морской водой от Сен-Мало до самого Блуа, ему не составит труда это сделать, почва уже подготовлена. Оказалось, я недалек от истины: ракушечный песок и впрямь был оставлен океаном, что означало: здесь когда-то было море. Виктор Гюго не преминул откликнуться на этот факт: «Самое живописное и грандиозное в Луаре — огромная стена, состоящая из песчаника, жернового камня и гончарной глины, которая предстает взору от Блуа до Тура невообразимо разнообразной — то в виде скалы, то в виде английского сада с деревьями и цветами, увенчанного впридачу созревающими виноградными лозами и каминными трубами, из которых идет дымок, она продырявлена, как губка, и похожа на муравейник».
Сидя на берегу, я смотрел на своих братьев: одни были чем-то заняты на своем каноэ, другие резвились или лежали на спине в воде. Мне представлялось, что река приняла их, они заодно с ней, и, как и она, тоже выпали из времени. Время оказалось бессильно перед огромной водной дорогой мшистого цвета, обрамленной лиловыми отложениями, кое-где замененными насыпями эпохи Наполеона III — за нечеловеческий труд, целью которого было укротить реку, подверженную непредсказуемым вспышкам гнева, каторжникам уменьшали срок.
Однажды — солнечный день перевалил за полдень — я спрятался от всех на своем островке и, тайно пожевывая листики дурман-травы — галлюциногенного растения, рассеянно смотрел на воду, как вдруг у меня случилось видение: мне привиделось, будто плот, сколоченный нашими руками, на глазах растет, увеличивается, превращаясь в махину, закрывающую весь горизонт. Скользя по воде, он надвигался на меня, я уже мог прочесть его название: Джангада. Да ведь это было названием тех примитивных плотов с мачтой и большим треугольным парусом, похожих на поселок, которые бразильские колонисты использовали встарь, чтобы спускаться по Амазонке, а храбрецы с севера страны — чтобы выйти в открытое море. Но это не все. Ведь Джангада — это еще и название одного из романов Жюля Верна, малоизвестного, но подстегнувшего исследователей проникнуть в дикие джунгли. На английском название этого романа звучало как The Giant Raft, из чего я сделал вывод: джангада — это связка бревен, спущенная на воду лесорубами в верховьях Амазонки. Потребовалось несколько лет, прежде чем это видение материализовалось. Отправившись в плаванье по Амазонке, я прочел этот роман, так сказать, на месте действия, в то время суток, когда начинали сгущаться тени, и в речках, впадающих в могучую реку, выпрыгивали из воды дельфины с розовым брюхом, похожие на обещанье счастья.