— Маечта, ну то, что заставляет нас мечтать.
— Он прав. Это мечта, — подтвердил голос, то ли Мориса, то ли чей-то еще, идущий откуда-то сверху.
Глава 41
СУП СО ВКУСОМ ПЛЕВКОВ
Морис был астматиком и тем не менее не переставал надрываться на службе, например, выращивая в подполе Кло-Люсе спаржу. Страдая от холода суровой зимой 1962–1963 годов и бормоча под нос старинные поговорки типа «На Святую Катерину не забудь сажать малину», он и впрямь с наступлением теплых дней размножал черенкованием кустарники. А еще ходил в лес за ручей, впадающий в пруд, собирать сморчки и лесную землянику, содержал в бадье, прикрытой цементной плитой, кролика, готовил на всю нашу ораву. От него всегда пахло супом, который варился в этот день: капустным, луковым, морковным.
Во времена Людовика XI жил отшельник Франсуа де Поль, который проповедовал любовь к природе без всяких ухищрений. Что может быть более правильного, к тому же, если речь идет о таком крае, который иначе, как сад Франции, и не назовешь? Этот святой человек, к советам которого часто прибегала королева, чьих детей он крестил, увлекался собиранием трав и растений. Таким же вот человеком был для нас Морис — наш повар, садовник, а в случае необходимости, врачеватель и домашний лекарь, не святой, конечно, но что-то вроде того. Мы, дети, заменили ему все. С тех пор как я понял, что Леонардо использовал его горло в качестве проводника своих высказываний, я ловил каждую его фразу. Впрочем, нелегко было понять, что говорил он сам, а что Леонардо. Не всякий же день в него вселялся дух Тосканца. К примеру, какая из фраз: «Легкий запах, появляющийся у шампиньонов — признак грозы» или «Примитивы не обязательно являются умственно отсталыми, они-то и делают открытия» — принадлежала Леонардо, а какая Морису? К тому же, словно для того, чтобы внести во все это еще большую неразбериху, поминая гения, жившего в нашем доме, он непременно подчеркивал схожесть их образа жизни: «Он тоже спал на жесткой постели и не ел мяса животных».
Как-то раз Морис отправился со мной на прогулку к прудам-близнецам в Амбуазском лесу — с ним преображалось буквально все: живое очеловечивалось, руины оживали — и показан мне отдельно стоящий особняк — фазаний двор Шуазёля[105], где посреди леса проживал одинокий старик с лошадью, а также пруд в форме епископской шапочки. Затем мы углубились в аллею ста шагов, которая привела нас к амбарам, уходящим под землей далеко в холм, к озеру с ключевой водой. Морис объяснял мне, как использовались в старину деревья с неровными стволами: оказывается, они очень ценились в Рошфоре и шли на изготовление форштевней кораблей. Многие из них были помечены королевским знаком, сохранившимся до наших дней, видно, когда-то они предназначались на сруб. Мориса влекло величие, присущее кончине любого живого существа и растения. Дерево крепнет кроной и слабеет корнями, где его гложет гниение, да и крона начинает притягивать молнию либо сдается под натиском ветра.
Именно Морис поведал мне о том, что ручной труд не всегда безопасен, приведя пример ремесленника, изготовившего в XVI веке зеркало в комнате Леонардо: бедняга умер, отравившись испарениями ртути и олова. Когда же я указал ему на мертвую рыбину, движущуюся по поверхности пруда, он с легкостью решил эту задачку:
— Черепаха поймала рыбу и передвигается, держа ее в зубах.
Несколькими минутами позже на поверхности пруда появилась голова огромной выдры, я указал на нее моему спутнику. Даже не повернув головы и не взглянув в ту сторону, он ответил:
— Это не выдра, мой мальчик, это голова монаха в капюшоне.
Как и большинство жителей Турени, Солони и Бренн Морис боялся зловредного действия мертвой воды и, как все не городские люди, пользовался услугами знахарей и колдунов, с помощью кабалистических знаков или наложением рук заговаривающих лихорадку, опоясывающий лишай, успокаивающих бьющихся в конвульсиях. Он рассказал мне об уцелевших в глубинке старинных традициях: в Турени по пути следования новобрачных украшали дома еловыми веточками с бантами, невеста должна была весь день носить в туфельке монетку, которую молодые люди незаметно ей подкладывали.
Главным врагом Мориса был холод. Леонардо тоже, приехав во Францию, страдал от очень низких температур, которые наблюдались зимой 1516 года, в силу своей необычной суровости ставшей легендарной: Луара покрылась льдом, голодные волки бродили вокруг замка Клу. До этого Леонардо останавливался в Плесси-ле-Тур, замке, сложенном из кирпича и камня, с восьмиугольной башней, напоминающей дом, приготовленный для него в королевском городе Амбуаз. Будучи проездом в Туре, Тосканец надолго задержался перед главным городским собором. По суровости с зимой 1516 года могла сравниться лишь зима 1917 года: Морис помнил, как на реке сталкивались ледяные глыбы, рискуя снести каменные опоры моста.
105
Шуазёль, Этьен-Франсуа (1719–1785) — французский государственный деятель; министр иностранных дел. В 1764 г. изгнал из Франции иезуитов, чем приобрел народную любовь, поддерживал торговлю, промышленность, радел о флоте и армии.