Она кивнула, поднимая свои светлые волосы и показывая мне плечо.
― Врач там на улице дала мне повязку. Она уняла боль, но женщина сказала, что пуля все еще внутри.
Теперь я был уверен, что мой отец убил бы меня, будь он жив. И мама тоже... А я был ее любимчиком, но даже она не смогла бы принять это. Эта женщина, которая стала частью семьи всего несколько недель назад, страдала и боролась ради моего брата больше, чем я за всю свою жизнь. Она прошла через ад с пулей в плече и раной в ноге лишь ради него.
― Уайатт?
― Это был тот же врач, которая передала мне медкомплект? ― спросил я, снимая повязку с ее плеча. Повязка содержала антибиотики и неплохо снижала уровень боли.
Она кивнула.
― Хотя она казалась слегка разгневанной.
― Могу придумать десяток причин, почему любой врач мог разозлиться, находясь здесь на рассвете, ― усмехнулся я, протягивая руку за ампулой с морфием.
― Мне не нравится принимать препараты, ― пробормотала она, глядя на ампулу. ― Нам давали всякое постоянно в тюрьме, не поясняя ничего. Я боялась, что в конечном итоге стану овощем и не смогу себя защитить.
― Во-первых, это было незаконно. Во-вторых, для защиты у тебя есть теперь семья, ― ответил я.
Она закрыла глаза, я сделал укол, затем взял вторую, меньшую пару щипцов, чтобы достать пулю, которая, к счастью, не распалась, как произошло с пулей Итана. Такие пули чаще использовали банды, желая нанести больший ущерб.
― Можешь оказать мне услугу? ― прошептала она, когда ее веки уже стали опускаться, а препарат начал действовать. ― Знаешь, как твоей сестре... как члену семьи.
― Между тобой и Доной, уверен, не видать мне отныне покоя, ― Я улыбнулся, поднимая шовный набор.
― Можешь рассказать ему вместо меня?
Я замер, уставившись на иглу у себя в руке. И вот он снова здесь. Этот... обжигающий жидкий огонь, поднимающийся от груди к горлу.
― Никогда не хочу даже говорить об этом...
― Понимаю. ― Я продолжил возиться с шовным материалом, после чего склонился над ее раной. ― Просто отдохни, ладно?
К счастью, она выдохнула, изо всех сил пытаясь оставаться в вертикальном положении. Я работал быстро, сперва наложив повязку на рану на плече. Затем, когда Айви отключилась, я взял ее на руки, схватил еще несколько вещей в другую руку и направился на второй этаж.
По крайней мере, она казалась спокойной, когда положил ее на кровать.
Схватив подушку, я приподнял ногу Айви и устроил ее на ней, осторожно вытер кровь, а затем, как мог, перевязал рану, стараясь по минимуму двигать ногу. Закончив, я собрал все инструменты вокруг. Поднялся на ноги и увидел, в каком хаосе пребывает комната. Злясь и понимая, как взбесится Итан, я отбросил в сторону все, что держал в руках, после чего стал собирать одежду с пола. Одно за другим я собрал все в охапку и прошел в маленькую гардеробную, где все его идеально выглаженные рубашки висели в ровный ряд... за исключением кажущегося знакомым черного кофра.
Уронив одежду, я потянулся к кофру. Расстегнув его, я, конечно же, обнаружил там белую карточку с монограммой его инициалов красным цветом на титульной стороне. Взяв ее и перевернув, я прочитал то же самое сообщение, которое он слал мне каждый год.
Еще один год прошел. Ты все еще Каллахан. Так одевайся, как один из нас, и, возможно, начнешь вести себя соответственно. ― Итан.
Сжав зубы, я почувствовал, как щиплят мои глаза, когда скомкал письмо, борясь с... ревом, что так и стремился вырваться из меня. Но я сдержался ради нее, ради ее возможности поспать.
«Это ты виноват! В отъезде сестры виноват ты. Твой брат порезался бумагой, виноват ты. Если небеса рухнут и поранят кого-то из этой семьи в процессе, виноват ты! Вот что значит быть семьей!»
Теперь я понимал... почему наш отец орал только на него, почему мы втроем были этому свидетелями; Итана, совершенного во всем, отчитывали за то, что сделали мы. Для того, чтобы мы осознали, что именно он будет страдать, если мы провалимся в чем-то; не мы. Для того, чтобы мы были благодарны, потому что не будь его, это место заняли бы мы, а смогли бы мы вынести все, как мог он?
― Прости, что мне потребовалось так много времени, пап, ― прошептал я, выходя из гардеробной с кофром через плечо.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Это не обо мне. А затем уже обо мне.
Эми Кауфман
ИТАН
Должно быть, я жив, ― подумал я, покривившись от боли. Я подумал так, потому что боль не соответствовала уровню адских мук.