Глаза Дирив сияли напротив его собственных. Она сказала:
- Я никогда об этом не слышала, пока ты не рассказал мне о своих приключениях. Но на реке происходит много необъяснимого. Она все время меняется.
- И все же остается прежней, - задумчиво произнес Йама, вспомнив татуировку на плече Кафиса - змею, глотающую собственный хвост. Потом добавил:
- Ты ведь считаешь, что отшельник, которого мы отбили у Луда и Лоба, принадлежит к моей расе.
- Возможно, он из первого поколения, рожденного сразу после появления корабля Древней Расы.
- Значит, людей моей расы могут быть сотни, даже тысячи!
- И я так считаю. Я говорила Озрику и Беатрис про этого отшельника, но они почему-то не заинтересовались. Конечно, я могла и ошибиться насчет того, что он относится к твоей расе, но не думаю. Он дал тебе монету.
Возьми ее с собой.
- И правда! Я совсем забыл.
13
ПАЛОМНИКИ
Йама обнаружил нож на дне своего ранца в первый же вечер путешествия в Из с префектом Корином. Утром Йама отдал нож сержанту Родену, так как префект Корин заявил, что ученику не следует иметь при себе такую вещь. Префект Корин весьма определенно высказался на тему о том, что Йама может взять с собой и чего не может, и прежде чем они отправились в путь, он просмотрел содержимое сумки и вынул оттуда нож, аккуратно скатанную карту Иза и маленький перочинный ножик с костяной ручкой, который принадлежал когда-то Тельмону. Кроме смены белья и денег, которые дал эдил, Йаме позволили взять с собой только томик Пуран и монету отшельника - ее он носил на шее, - но эти вещи он получил так недавно, что они не казались ему настоящей собственностью.
Должно быть, сержант Роден тихонько сунул нож в ранец, когда Йама прощался с домочадцами. Завернутый в кусок черно-белой козлиной кожи, он лежал под запасной рубашкой и брюками. Обнаружив его, Йама обрадовался, хотя нож все еще немного его пугал. Он знал, что у всех героев было особое оружие, а Йама твердо решил стать героем. Все-таки он был еще очень молод.
Префект Корин спросил, что он там нашел. Йама нехотя вынул нож из ножен, и свет костра упал на длинный клинок. Голубое сияние медленно поползло от рукоятки до кончика изогнутого лезвия. Нож издавал высокий гудящий звук и распространял острый запах электрического разряда.
- Уверен, что сержант Роден сделал это с добрыми намерениями, произнес префект Корин, - однако тебе не понадобится нож. Если на нас нападут, он не поможет, ты сам из-за него окажешься в опасности. К тому же, очень маловероятно, что на нас нападут.
Префект Корин, скрестив ноги, сидел у небольшого костра, в своей домотканой тунике и серых бриджах он выглядел подтянуто и аккуратно. Он курил длинную глиняную трубку, зажав ее крепкими ровными зубами. Обитый железом посох был воткнут в землю у него за спиной.
Весь день они шли, не меняя скорости, и эти его слова были самой длинной речью за все время пути.
Йама сказал:
- Потому-то я и отдал его, господин, но он вернулся.
- Это против правил.
- Но ведь я еще не ученик, - возразил Йама, потом добавил:
- Может быть, я смогу принести его в дар Департаменту.
- Это возможно, - согласился префект Корин. - Такие подношения случались и прежде. Такое оружие обычно хранит верность своему хозяину, однако специальные процедуры позволяют справиться с этой проблемой. В любом случае мы не можем оставить нож здесь.
Можешь его нести, но и думать не смей пустить в дело.
Но когда префект Корин уснул, Йама вынул нож и проделал с ним те упражнения, которым научил его сержант Роден, а потом сладко заснул, предварительно сунув кончик ножа в горячие угли костра.
И следующий день, как и предыдущий, Йама послушно шел за префектом Корином в трех шагах у него за спиной. Тропа пролегала по насыпям среди залитых водою полей, образующих причудливый пятнистый орнамент вдоль зеленой прибрежной полосы. Был сезон сева, и на полях парами и тройками трудились буйволы, вспахивая землю, их погоняли нагие мальчишки, управляясь со своими огромными подопечными лишь криками и энергичными ударами длинных бамбуковых палок.
С Великой Реки тянуло свежим ветром, он пробегал по темным водам залитых полей, колыхал зеленые флаги бамбука и пучки слоновьей травы, которая росла на перекрестках четырех полей. Йама и префект Корин поднялись еще до рассвета, помолились и отправились в путь.
Они шли, покуда жара не стала нестерпимой, тогда они спрятались в тени дерева и отдыхали до вечера, а потом, быстро помолившись, снова пошли и двигались, пока над рекой не встала Галактика.
В других обстоятельствах дорога доставила бы Йаме массу удовольствия, но префект Корин был спутником молчаливым и бесстрастным. Он не отпускал замечания по поводу всего, что они видели, и казался машиной, неуклонно движущейся сквозь залитый солнечным светом мир, и реагировал на что-либо лишь по необходимости. Когда Йама указал на целый флот судов, темнеющих на бескрайней глади Великой Реки, он ответил нечленораздельным мычанием; его не интересовали попадающиеся по дороге развалины, и даже длинная стена песчаника с вырубленными в ней колоннами, фризами, статуями людей и животных и зияющей пастью дверей не произвела на него впечатления; он не замечал маленьких деревушек, которые виднелись среди пальмовых рощ, цветущих магнолий и сосняка в голубой дали вдоль старой береговой линии или на островах среди мозаики затопленных полей; его ничуть не занимали рыбари, копающиеся в прибрежных заводях с заросшим водорослями каменистым дном или на топких отмелях, обнаженных отступающими водами Великой Реки, рыбари, по пояс стоящие на мелководье и забрасывающие на глубину круглые сети или сидящие в крошечных лодках, сплетенных из коры, с привязанным за ногу бакланом в качестве наживки. Йама вспомнил стихотворение, которое читала ему старая Беатрис. Интересно, видел ли его автор предков этих рыбарей? Сейчас до него понемногу стала доходить мысль, которую ему пытался внушить Закиль: книги - это не закоснелые чащобы иероглифов, но прозрачные окна, глядящие на знакомый мир, существующий лишь в те мгновения, пока читается книга, и исчезающий вместе с последней прочитанной буквой.