— Нет, что ты, — невесело улыбнулся он, — перед тобой Помпей Nihil. Я заслужил именно такое прозвище, ибо теперь я ничто, ноль.
— Не говори так, — с болью в голосе произнесла Габриэль, — еще все переменится, нужно только не падать духом!
— Ты сама-то веришь в то, что сейчас говоришь? — со вздохом спросил он. — Ах, если бы я знал… Но, может, мне стоит быть даже благодарным за то, что не каждому человеку дано знать будущее. Разве радовался бы я, трижды избиравшийся консулом, трижды получивший триумф и прославившийся, если бы знал, что все это однажды так кончится?
— Но ведь твоя жизнь еще продолжается, ты еще молод и здоров и можешь придумать, как выбраться отсюда. У тебя ведь наверняка остались друзья в Риме, и ты мог бы прислать им весточку! — не сдавалась, искренне желая внушить ему надежду Габриэль, которой хотелось, чтобы этот человек снова поверил в свои силы.
Гней лишь покачал головой и проговорил:
— У побежденных нет друзей. У восходящего солнца больше поклонников, чем у заходящего. Все переметнулись к императрице. И знай, я не убивал Цезаря. Мы с ним были этакими друзьями-соперниками, и меня весьма опечалила его гибель.
— У меня тоже не осталось друзей, — пожаловалась ему Габриэль. — Всю жизнь я старалась взобраться на вершину театрального Олимпа, не ведая, что все это рухнет в один миг. И вот теперь я, как и ты, во власти всесильной Алти, убийцы Зены.
— Зачем ты-то ей нужна? — спросил Помпей, в свою очередь проникшийся жалостью к почти незнакомой ему девушке, чем-то напоминавшей покойную Юлию. — Ты ведь, кажется, ни в каких политических интригах замешена не была, обычная мирная женщина.
— Я знаю ее секрет — тот, что может изменить наши жизни. Поэтому она не может меня отпустить, и я до сих пор не понимаю, почему она меня все еще не убила. Должно быть, она хочет поиграть со мной, как кошка с мышью перед казнью.
— Вполне возможно, — отвечал Гней, — это так похоже на нее! Говоришь, у тебя совсем никого нет?
— Нет, у меня осталась сестра, но я давно с ней не общалась. Наверное, сейчас у меня совсем нет близких людей в этом мире, — произнеся эти слова, Габриэль тяжко вздохнула и посмотрела на Помпея. На мгновение ей показалось, что он мог бы заполнить пустоту в ее душе. Да, она кое-что слышала о его коварстве в войне и политике, но сейчас она видела эти чистые голубые глаза и грустную красивую улыбку и уже не очень верила в это.
— А у меня есть сыновья. Они в безопасности, далеко отсюда, но все же я почти также одинок, как и ты, — сказал он ей. — Единственная женщина, которую я любил, умерла, но сейчас, глядя на тебя, я думаю, что еще мог бы быть счастлив. Дай мне свою руку, я хочу хотя бы коснуться твоей нежной руки, благородная девушка. Это все, что мне сейчас нужно.
Габи поспешила исполнить его просьбу, просунув руку сквозь проклятую решетку, и он коснулся ее своей рукой.
Тут раздался знакомый им до боли резкий и насмешливый голос:
— Как трогательно! Помпей, я от тебя и не ожидала такого. Такой романтик, надо же!
Габриэль встрепенулась, а Гней, медленно обернувшись, увидел Алти.
— Что тебе нужно? — спросил он. — Неужели ты не можешь оставить нас в покое хотя бы до дня казни?
— Казнь? — переспросила она со своей дьявольской улыбкой. — Я, кажется, говорила тебе, что не собираюсь тебя казнить. Это неинтересно. Мне интересны другие вещи. К примеру, выколоть твоей новой подруге ее прекрасные глаза так, чтобы ты это видел, либо отдать на потеху легионерам в твоем же присутствии.
— Я знал, что у тебя душа гиены! Почему ты не можешь просто наслаждаться властью? Зачем причинять мучения другим? — с гневом и отчаянием в голосе вопросил Помпей.
При этих его словах губы Алти исказила зловещая ухмылка.
— А это и есть наивысшая власть — власть над твоей жизнью и смертью, — произнесла она. — Что касается тебя, моя маленькая Габриэль, подружка Зены, то я намерена осуществить свои угрозы прямо сейчас.
С этими словами она позвала нескольких легионеров и отдала им следующий бесчеловечный приказ:
— Схватите эту девку и выколите ей глаза!
Повинуясь приказу своей императрицы, воины вошли в камеру.
— Нет! — вскричал Помпей, который не мог допустить, чтобы эта юная невинная девушка пострадала. — Лучше возьми меня вместо нее, ведь это я тебе нужен!
— Мне нет дела до тебя, ты мне уже не соперник. А она гораздо более ненавистна мне, чем ты, — ответила ему Алти.
Легионеры, меж тем, схватили даже не пытавшуюся сопротивляться Габриэль, после чего один из них обернулся и вопросительно посмотрел на свою повелительницу. Ему тоже было жаль эту девушку.
— Выполняй, — сказала ему безжалостная императрица, и он, протянув к глазам Габриэль кинжал, выколол ей один за другим оба глаза, под аккомпанемент безумных воплей несчастной. Помпей заткнул уши руками, он заплакал бы, если бы еще мог.
— Я могу и продолжить, лишив ее, к примеру всех пальчиков на обеих руках, — прошипела шаманка. — Но могу этого и не делать, если вы с ней… предадитесь сейчас любовным утехам… в моем присутствии, само собой. Ну так как, ты согласен?
— Ты просто омерзительна, — сказал Помпей, но, должно быть, осознавая, что сейчас они полностью в ее власти, и она не блефует, сдался. — Но ты не оставляешь мне выбора. Приведи ее ко мне.
— Хорошо, — кивнула Алти. Затем отдала новый приказ легионерам: — Введите арестованную к нему.
Солдаты взяли Габриэль под руки и помогли слепой девушке пройти в камеру Помпея. Когда открылась дверь, тот сначала дождался, пока несчастную ввели, а потом кинулся на одного из легионеров и отобрал у него меч.
— Прости, — сказал он Габриэль, — у меня нет выбора, и я должен убить тебя, а затем себя.
— Я понимаю, — ответила ему Габриэль, — делай, что должен.
После этих слов писательницы Помпей пронзил ее мечом, а пару мгновений спустя закололся сам.
— Я победил тебя, — горько сказал он Алти, истекая кровью, и рухнул бездыханным на пол.
— Проклятый пиценец! — процедила кровавая императрица, поставив каблук на грудь мертвого врага. — Ты оказался умнее, чем я думала. Да, ты победил, но об этом будем знать только мы с тобой.
Внезапно, она вскрикнула, прижав руку к животу.
— Моя императрица? — с тревогой в лице спросил у нее центурион.
— Позови кого-нибудь! Кажется, началось! — простонала она.
Дитя, зачатое посреди смерти, теперь посреди смерти должно было и родиться.
========== Глава пятая Рождение ==========
…Алти не знала, что рожать так больно. Она была отчасти земной богиней, отчасти чудовищем, отчасти неудавшимся мужчиной-воином и в ней было слишком мало от женщины. Любовь и нежность были чужды ее природе… или почти чужды? А вот боль она любила, и боль была единственным, что она могла подарить тому, кто имел несчастье полюбить ее. Шаманка считала, что это чувство — основа всего, что рождение — это боль, смерть — боль, красота — боль и любовь — это тоже боль. Именно это она дала познать Цезарю перед тем, как убила его. А теперь купалась в боли сама, почти что наслаждаясь ею. Алти догадывалась, что и для ее ребенка… ребенка Юлия приход в этот мир сопровождается болью и страхом. Должно быть, так оно и было.