И он обреченно пожал плечами.
Дуайт уложил меня в койку, и я не перечила. Проглотив еще аспирина, я забылась зыбким, не приносящим отдыха сном. Чуть позже полуночи я услышала тихие голоса.
— Когда мы прятались, тетя Пэм говорила всякие жуткие вещи. Она говорила, что маму забрал злой человек, и хочет забрать меня тоже, и нам некоторое время придется прятаться в Доме Морроу.
— Ужас! — сказал Дуайт.
— Да, и вправду это было ужасно, — согласился Кэл. — Особенно когда однажды я проснулся, а тети Пэм не было, а потом она пришла и стала говорить совершенно безумные вещи: она сказала, что мама умерла.
Они долго молчали.
— Папа, а мама что, правда умерла, как сказала тетя Пэм? — спросил наконец Кэл.
— Боюсь, что так, сынок.
Кэл заплакал. Приоткрыв глаза, я увидела, что Дуайт лег рядом с сыном и обнял его, а потом мы все снова заснули.
Я взяла две чашки горячего, дымящегося кофе и булочек с сосисками и вернулась в палату. Кэл еще не закончил завтракать. Глаза у него были красные, и я поняла, что он снова плакал. Когда он пошел в ванную чистить зубы, Дуайт схватил свой кофе и выпил одним глотком.
— Ох как мне этого не хватало!
— Все в порядке?
— Он захотел узнать, как именно умерла Джонна, и я ему рассказал. Ну, конечно, не о записке и не о том, что она должна была понимать, чем все кончится, просто сказал, что она не чувствовала боли и… — Он замолчал на полуслове, когда Кэл высунул голову из ванной.
— Можно, я приму душ? Мне кажется, я грязный.
— Конечно, — ответил ему Дуайт. — Только одеваться нельзя, пока тебя доктор не осмотрел.
— Ладно.
Я вытащила хот-дог и протянула Дуайту. Булка была еще теплая, а сосиска пахла особенно аппетитно.
Мы поели, и тут из ванной вышел Кэл, завернутый в полотенце — со влажными взъерошенными каштановыми волосами и капельками воды на лопатках. В восемь лет его чувство стыдливости еще не проснулось, и, когда он забирался в постель и от неловкого движения полотенце упало, он не обратил на это внимания — или просто не заметил.
Скоро пришел врач — постоянный педиатр Кэла; он сказал, что сироп от кашля не нанес серьезного ущерба его здоровью.
— И теперь я могу идти домой? — спросил Кэл.
— Ну, я бы на твоем месте сначала оделся. Поскольку сегодня холодно. Я бы надел какую-нибудь куртку и ботинки, — ответил врач, и Кэл рассмеялся.
Я прошла за врачом в ординаторскую, чтобы взять его адрес и телефон. Когда мы найдем в Рали педиатра для Кэла, нужно ведь будет посылать за историей болезни.
— Чудный ребенок, — сказал врач, записывая в моем блокноте свои данные.
— Что посоветуете его новой мачехе? — спросила я.
— Будьте к нему добры, имейте уважение к тому, что ему пришлось пережить, — тотчас ответил он. — Но не позволяйте ему этим пользоваться и манипулировать вами. Установите правила и приучайте его следовать им неукоснительно. В восемь лет дети имеют огромный запас жизненных сил, они оправляются очень быстро. Кэл абсолютно нормальный ребенок, так что он будет смеяться, и вы будете думать, что он все преодолел, а потом он заплачет, и вы поймете, что нет. Не обращайте внимания, просто любите его. И вот что хорошо: до его вступления в пубертатный возраст у вас есть еще года два-три. А уж когда гормоны взыграют, ни в чем нельзя быть уверенным лет до двадцати.
— Да, я знаю, — сказала я сухо.
— Вот и хорошо. Я слышал, вы судья.
— А также тетушка нескольких подростков, — сказала я.
Он засмеялся:
— Еще лучше.
Мы распрощались, и тут лифт зажужжал и из него вышел Пол Рэдклиф с термосом кофе, который прислала нам Сэнди.
— Привет, Кэл! — сказал он. — Как дела?
— Нормально, — ответил мальчик. Он был полностью одет, оставалось только завязать шнурки на ботинках.
— Все очень сожалеют о твоей маме, сынок.
Кэл сосредоточился на своих шнурках.
— Джимми сегодня не идет в школу, и мисс Сэнди приглашает тебя к нам.
Кэл поднял измученные глаза и посмотрел на отца:
— Папа?
— Прости, малыш, но у меня есть дела, которые требуют моего присутствия.
— Ладно, — тихо сказал он. А потом посмотрел на меня.
Надеясь, что я правильно поняла его взгляд, я сказала: