Указанная черта включала в себя специально оговоренные населенные пункты городского типа (так называемые местечки) в пятнадцати западных и южных российских губерниях: Бессарабской, Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Екатеринославской, Киевской, Ковенской, Минской, Могилевской, Подольской, Полтавской, Таврической, Херсонской и Черниговской – и во всех десяти губерниях Царства Польского: Варшавской, Калишской, Келецкой, Ломжинской, Люблинской, Петроковской, Плоцкской, Радомской, Седлецкой и Сувалкской. Из черты оседлости были исключены города Киев, где иудеям дозволялось жить лишь в некоторых частях города, Николаев, Севастополь и Ялта. Проживание иудеев в сельской местности за пределами местечек также запрещалось, и даже временный выезд за черту оседлости был достаточно осложнен: требовал специальных разрешений и осуществлялся под строгим надзором полиции и жандармерии.
При этом запрет на проживание в других губерниях Российской империи не распространялся на лиц иудейского вероисповедания следующих категорий: купцов первой гильдии, лиц с высшим образованием, средний медицинский персонал, ремесленников высшей квалификации в необходимых отраслях и отставных нижних чинов, поступивших на военную службу по рекрутскому набору. Кроме того, никаким образовательным и иным ограничениям не подвергались выкресты – иудеи, перешедшие в христианство. Наряду с принятием православия российские иудеи нередко принимали и лютеранскую веру. Особенно часто иудеи стали переходить в христианство в XIX – начале XX в., когда религиозная принадлежность к иудаизму уже жестко не отождествлялась с национальной принадлежностью.
В истории России черта оседлости сыграла весьма негативную роль. Официальное отношение к иудеям как к ограниченным в правах подданным российского императора (ограничения при приеме в гимназии и университеты, запрет на занятие сельским хозяйством и др.) породило среди российских евреев в последней четверти XIX в. две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, усилилась эмиграция ортодоксальных иудеев в Аргентину, Северо-Американские Соединенные Штаты[3] и Палестину, с другой – усилилась радикализация значительной части еврейской молодежи, ставшей практически неисчерпаемым кадровым резервом для всех российских революционных партий. А в глазах наиболее образованной части российского общества черта оседлости в XIX в. стала синонимом политики государственного антисемитизма. Многие российские деятели науки и культуры критиковали эту политику, равно как и глупость властей, не желавших даже обсуждать эту проблему.
Наиболее предпочтительным способом изменить свое общественное положение для большинства наиболее ортодоксальных иудеев стала эмиграция. Этому способствовало еврейское национально-религиозное движение сионизм (от названия горы Сион в Иерусалиме), целью которого являлось объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине – в Израиле (Эрец-Исраэль).
Впервые термин «сионизм» появился в 1890 году, то есть за два года до рождения нашего главного героя. Практически до конца XIX в. под сионизмом чаще всего понимали деятельность, направленную на иммиграцию евреев в Палестину и создание там еврейских сельскохозяйственных поселений.
Сионизм как политическое движение[4], ставившее своей целью основание независимого еврейского государства на земле Палестины, тогда провинции Османской империи, возник после 1-го сионистского конгресса, состоявшегося в Базеле в августе 1897 года. На конгрессе была принята так называемая Базельская программа, соединившая политический и практический аспекты сионизма. Главной целью Базельской программы было «создание национального дома на земле Израиля». Реализация этой задачи виделась через поселение в Палестине сельскохозяйственных рабочих и представителей технических профессий; организацию международного еврейского движения путем создания местных сионистских организаций в разных странах; подъем национальных чувств еврейского народа; пропаганду, разъясняющую правительствам европейских государств важность создания еврейского государства.