— Мой хозяин просил окружить вас заботой, — крикнул ему кучер, — Посмотрите под сидением — там для вас приготовлена фляжка сливовицы.
Уолтер действительно нащупал ее, но так и не решился сделать глоток. Неизвестно, кто пил из этой фляжки до него. Может, на горлышке остались их бактерии. Общение с юным микробиологом давало о себе знать.
Карета ползла в гору, перекатываясь с буерака на буерак. Тут уж Уолтер действительно обрадовался, что не стал угощаться графской сливовицей — его швыряло из стороны в сторону.
— Да что у вас за дороги такие, а? — возопил Уолтер, когда колени в очередной раз отбили ему подбородок.
— Трансильвания — это не Англия, — флегматично отозвался кучер, — наши дороги — это не ваши дороги.
Уже стемнело, и обступавшие дорогу ели чернели, как закопченные зубы дракона. Где-то вдали раздался протяжный волчий вой. Атмосфера была что надо. Уолтер начал представлять, как по приезду опишет свои впечатления в дневнике. Он закрыл глаза и увидел ровные строки на пожелтевшей бумаге. О, это будет поистине чудовищная история! А начнет он вот так…
«Мир окутала непроглядная тьма, а мое сердце сдавила тоска — кто знает, быть может мне не суждено более увидеть утренний свет? Тем временем вой все нарастал, пока не сделался столь пронзительным, что резал мои барабанные перепонки подобно шрапнели. Когда же я решился выглянуть в окно, чтобы установить источник чудовищных звуков, то увидел что за каретой несется волчья стая. Я кричал и стучал фляжкой о стену, но кучер все гнал лошадь. Вот стая уже поравнялась с нами, а в следующий момент матерый волк, похожий на оборотня из народных преданий, прыгнул на дорогу впереди лошади, заставив несчастное животное взвиться на дыбы. Карета остановилась. Но вы и вообразить не можете то чувство запредельного отчаяния, которое посетило меня, когда я увидел что кучер спрыгнул с облучка и направился к волкам. Их пасти ощерились, с кривых клыков стекала слюна. Затем вожак, описав в воздухе серую дугу, прыгнул на горло моему вознице. Я зажмурился, не в силах более сносить этот ни с чем не соразмерный ужас.»
Когда ему наконец удалось стряхнуть с себя волка, который истоптал ему всю грудь в попытке лизнуть щеку, псевдокучер развязал пакет и, воровато озираясь, пошвырял волкам кольца колбасы. Даже без чеснока колбаса выглядела малоаппетитно, но изголодавшиеся животные устроили из-за нее свару. Ну еще бы, ведь после вырубки леса, которую кое-кто устроил чтобы расчистить место для нового цеха, в округе поуменьшилось дичи, так что бедняжки сидели впроголодь даже летом. А если они начнут таскать овец, крестьяне возьмутся за рогатины. Покончив с процедурой кормления и потрепав по загривку волчат, он вернулся к карете, где бедняга Уолтер съежился на сидении.
«— Вы должны забыть об увиденном, — сурово сказал он мне, просовывая бороду в окно кареты, — и ни словом об этом ни обмолвиться, если не хотите навлечь на себе гнев нашего господина!
Что мне оставалось делать, кроме как покориться его воле и отдать свою судьбу в распоряжение этого странного человека, не внушавшего мне ничего кроме трепета? Так мы путешествовали в кромешной тьме еще несколько миль.»
Когда карета наконец вкатилась во двор замка, Уолтер тихо посапывал, усыпленный тряской и парами пролитой сливовицы. Почувствовав толчок от остановки, он продрал глаза и, зевая в кулак, выбрался из кареты. Замок окружал его со всех сторон и нависал над ним темной громадой. Казалось, юноша стоит на дне колодца и смотрит вверх. Затем послышался лязг и скрежет, словно кто-то скреб гигантским гвоздем по гигантской же грифельной доске, и огромная дверь распахнулась. На пороге появился старик, облаченный во фрак. В руках он держал фонарь.
— Граф фон Лютценземмерн рад приветствовать вас в своих владениях, — возвестил хозяин. — Войдите же в мой замок по доброй воле и без страха.
— Без с-страха? — уточнил Уолтер, несколько напуганный столь замысловатым приветствием.
— Без страха. Не знаю, что вам наболтали в деревне, но в замке совершенно безопасно. Если вы насчет парадной лестницы, так ее почти починили.
Сглотнув, Уолтер поклонился и пожал костлявую руку графа.
— Уже полночь, мои люди давным-давно храпят в постелях. Дайте-как я вам помогу, — несмотря на протесты гостя, граф подхватил его саквояж и повел Уолтера вглубь замка. Уже в который раз за эту ночь англичанин насторожился. Сомнительно, чтобы среди слуг такого знатного семейства не нашлось какой-нибудь замухрышки — ну там помощницы младшей горничной, — которая вышла бы принять плащи господ, а после проводить их в покои. Разве может надменный карпатский магнат сам освещать дорогу гостю, да еще и нести его багаж со сноровкой профессионального грузчика? Да, профессионального. Уж слишком ловко все у него получалось. Уолтер решил что дело нечисто.
С другой стороны, возможно слугам аристократов живется вольготнее, хотя бы потому что хозяевам не нужно самоутверждаться за их счет? Если ты знаешь, что предок твой сражался в битве при Гастингсе, то вряд ли станешь орать на лакея, который поклонился не сразу. Зато нувориши, они же джентльмены в первом поколении, не дают прислуге спуску. Ну еще бы, ведь в каждом взгляде им чудится напоминание о матушке, служившей прачкой, или о папаше, который стриг овец в Шотландии.
Узнай слуги г-на Штайнберга об умозаключениях Уолтера, они хором сказали бы «Аминь.»
Погруженный в думы о социальном неравенстве, англичанин даже не заметил, как они вошли в просторную залу с длинным столом, накрытым на одну персону. Объяснив, что уже пообедал и никогда не ужинает, граф предложил гостю приняться за еду, а сам уселся в кресло возле камина. В дороге Уолтер действительно проголодался, так что с жадностью накинулся на угощение — цыпленка, такого жесткого что он, верно, уже успел мумифицироваться к моменту приготовления, и маловразумительную похлебку из разваренных овощей. Принявшись за это блюдо, Уолтер вспомнил поговорку, «Если обедаешь с чертом, возьми длинную ложку.» Хотя в случае с упырями она должна быть еще и серебряной. А вот столового серебра он как раз не обнаружил. Чего и следовало ожидать.
На столе стояла и бутылка, пушистая от плесени и мха. Уолтер налил вина в бокал, размерами скорее напоминавший кубок, осторожно пригубил темную жидкость, рассчитывая что она будет кислой, под стать остальному угощению. Но вино напоминало жидкий бархат, и юноша почувствовал, как его тело погружается в приятную негу. Однако если граф надеялся таким образом усыпить бдительность гостя, ему следовало подумать дважды. Как бы невзначай англичанин продолжался вести наблюдения за этой сверхъестественной личностью.
«Время от времени он ронял на меня взгляды, которые иначе как „плотоядными“ не назовешь. Видно было, что графу не терпится отведать моей крови, хотя до поры до времени он предпочитал соблюдать приличия. Нащупав в кармане распятие, я отчасти успокоился и постарался как следует рассмотреть нового знакомца. Один взгляд на его лицо обеспечил бы заикание даже бывалому физиогномисту. Цепкие черные глаза сверкали из-за кустистых бровей. Длинный, чуть загнутый нос придавал ему сходство с хищной птицей. Седые усы обрамляли тонкие красные губы, выдававшие в нем тирана и сластолюбца. Иными словами, это было лицо закоренелого маниака.»
Как только англичанин покончил с ужином, граф фон Лютценземмерн вызвался проводить его в спальню. Не слушая отговорок, он снова подхватил саквояж..
… И тут произошло то, чего мистер Стивенс так опасался во время путешествия. Иногда он представлял, как это происходит среди вокзальной толкотни, или на бездорожье, где грязи по колено. Но то были щадящие варианты. Он и помыслить не мог, что ветхое дно саквояжа отвалится именно в тот момент, когда поблизости окажется матерый трансильванский упырь.
Первыми выпали книги, тут же целомудренно прикрытые ворохом нижнего белья, а в последнюю очередь сиятельному взору графа явились осиновые колья.
— Что это? — с каменным лицом осведомился он.
— Зубочистки, — ляпнул Уолтер первое, что пришло на ум, и начал заталкивать вещи обратно в изрыгнувший их саквояж. В зале стало гораздо светлее, потому что красные уши бедняги сияли куда ярче камина.