– Я собираюсь допросить этого еблана по методу Марка Холлиса, чтобы выяснить это, – B он показывает Холлиса и перепуганного Гейла друг другу в телефоне. – Я тебе перезвоню позже, как только найду Равата, – Холлис мрачно кивает, и Леннокс отключается и поворачивается к Гейлу. – Где он?
– Не могу сказать, – хныкает Гейл.
– Боишься его? Ах ты ебаная туша! Почему?
– Он себе на уме. Мы сначала ему поверили, но потом я выяснил, что это он уделал Галливера. Мы с Лорен спорили о движении, и я просто проболтался, сказав ей, кто разобрался с Галливером. Мне пришлось ему признаться, что я проговорился. Он напал на Лорен. Сначала хотел меня на нее натравить. Я не согласился, тогда он сам это сделал. Ты же видел, что они сделали с Галливером, он и она. Они настоящие убийцы!
Леннокс чувствует, что в груди сейчас что-то разорвется: Мисс Икс.
– Она! Кто она?!
– Салли. Салли Харт.
Ебать.
Леннокс чувствует, как внутри все обрывается. Он недоверчиво смотрит на Гейла Его напуганный пленник начинает бормотать.
– Я был ее клиентом... я бы для нее все, что угодно, сделал... Я дал ей всю информацию, которая у нашей группы была о Галливере... Потом, когда Лорен обо всем узнала и начала лезть не в свое дело... – Запинающаяся речь Гейла кажется признанием важности и последствий его слов. – Они... они хотели, чтобы я ее убрал... но я бы так ни за что не сделал! Потом они сами все сделали... то есть, Викрам, без Салли. Но они оба... они оба напали на Галливера... – лепечет он, и его лицо искажается.
Когда Салли так внимательно тебя слушала, ты верил, что ее интересовала твоя мотивация. Это были подробности дел, то, что ты рассказывал о жестоких, склонных к насилию мужчинах, с которыми общался. От Галливера до Рэба, Безумного Плотника, от Кондитера до Гиллмана – ты ей все выкладывал, не только про тела, но и про методы.
Хотя об Эрскине речь не шла.
Эрскин был третьим?
Его терпение иссякло, и, охваченный яростью от унижения, Леннокс бьет Гейла с такой силой, что руку пронзает боль, и он чувствует, как зубы того расшатываются, а изо рта льется кровь.
– Еще раз спрашиваю. Где они?
Это решающий удар, подстрекаемый визгом Леоноры, наконец, окончательно ломает волю этого здоровенного мужика в платье.
– Там... я думаю... – Он указывает в окно на соседнюю башню завода Чанселот-Милл. – Я им дал ключи, чтобы они могли использовать помещение...
Леннокс смотрит на нависающее снаружи здание. Направляется к выходу, чтобы найти коридор, соединяющий две башни.
– А мне что делать? – спрашивает Леонора.
– Поезжай домой, – отвечает он. – и жди Фрейзера.
И Леннокс срывается с места, все время думая: А тебя никто не ждет. Ты сам по себе. Ты же ее видел с ним. Он моложе. Больше ей подходит по возрасту. Тебя это, конечно, сильно задело. Ты свернул в тень с дорожки в парке и увидел ее, не такую, какой она была с тобой в последнее время, а беззаботную, несмотря на смерть ее отца. Она и этот парень, поглощенные друг другом, как и большинство влюбленных. Оба даже не подозревали, что мимо проходил ее бывший жених – мужчина, с которым она еще недавно хотела провести остаток своей жизни. Как можно было потерять такую любовь? А вот так, держась от нее на расстоянии, и неважно, сознательно или нет. А когда ты ее теряешь, это обычно означает, что ты ее больше недостоин. Ты ведь ее, и даже его, уже не ненавидишь. У тебя нет времени даже себя ненавидеть. Вот какой ты на самом деле.
Не скорби о потерянной любви, а радуйся, что она у тебя была.
Ты больше никогда не полюбишь. Все кончено. Тебе конец.
42
Я больше никогда не потрахаюсь...
...это первая мысль Дугласа Гиллмана, когда он просыпается пристегнутым к чему-то вроде больничной каталки. Привязанный за запястья и шею ремнями, он инстинктивно пытается оттолкнуться ногами, но обнаруживает, что его лодыжки прикручены к бортам. Он смотрит на потрескавшийся потолок, так как ремень на шее не дает ему поднять голову. Вокруг него все заставлено чем-то, похожим на старое неиспользуемое заводское оборудование. Вероятно, он на какой-то старой фабрике в заброшенном промышленном районе. Гиллман знает, что с ним произойдет. Понял, как только у него закружилась голова в той квартире.
Сможет ли он, став евнухом, продолжать раскрывать сексуальные преступления? Странно это будет выглядеть. Маловато энтузиазма будет у него к такой работе. Гиллман чувствует, как непроизвольный смешок прокатывается по его телу. Затем эти мысли истощают его ограниченный запас воли к сопротивлению, и он вспоминает останки Норри Эрскина, обнаженного, посиневшего и лишенного члена, в Гайл-парке. Эта картина погружает его в такое сокрушительное отчаяние, что ему кажется, что он прямо сейчас умрет.