– Здравствуй, Гарет, – Леннокс решает перейти сразу к пропавшим записным книжкам, которые спрятал Кондитер. – "Желтые блокноты"...
– А не пошел бы ты...
Второе, что замечает Леннокс, – это то, что к Хорсбургу вернулось высокомерие, которое Гиллман когда-то выбил из него.
– Мне нужно хоть что-нибудь, Гарет.
– Или ты пришлешь сюда этого зверя Гиллмана? – усмехается Кондитер, привстав на кровати. – Мой адвокат обо всем проинформирован. Если на мне будет хоть царапина...
Пододвигая стул, Леннокс перебивает его. Он четко и медленно произносит:
– Я пришел сюда не для того, чтобы угрожать или запугивать. Я просто прошу, дай мне хоть что-нибудь, пожалуйста. Хэйзел Ллойд, – Он спокойно смотрит на убийцу. – Ее семья страдает. Каждый день они молятся о возможности узнать, что с ней случилось. Они хорошие люди, Гарет. Как бы ты ни относился к государству и его грехам, их это не касается. Твое наследие, каким бы оно ни было, не в том, чтобы так мучить людей, – И он протягивает Кондитеру список.
Убийца берет его, не глядя.
– Ты натравил на меня этого головореза Гиллмана. Ты предал меня. А теперь снова хочешь дружить?
Конечно, хренов педофил-убийца!
– Мне нужно, чтобы ты просмотрел этот список. Сколько из них твои и где они похоронены. Желтые блокноты... Дай мне еще один. Хотя бы один. Хэйзел Ллойд.
– А с какой стати?
– Я тебе говорю: это не твое наследие.
– Ты ничего не знаешь о моем наследии, Леннокс. Это их выбор. Оставаться в стороне, сознательно жить в невежестве – значит принимать чью-либо сторону.
Леннокс решает сыграть на самолюбии Кондитера. Тот всегда неубедительно заявлял, что его мотивы более возвышенны, чем простое удовлетворение желаний жестокого и извращенного сексуального маньяка. Возможно, он сам хочет в это верить, чтобы совершать такие чудовищные преступления. Леннокс видит в этом потенциальную уязвимость, которую он не смог использовать. Пока.
– Ты же играл по-крупному, Гарет. Пытался добиться какой-то реакции от коррумпированного, умирающего государства и пассивного общества. Я думаю, что сеять черный ужас в сердцах незнакомцев, людей, просто пытающихся наладить свою жизнь, для тебя не самый большой кайф.
– А ты меня хорошо знаешь, – саркастически усмехается тот.
– Не знаю, но я предполагаю, что часть того, что ты говоришь, правда, – И он снова смотрит в каменные, мертвые глаза Кондитера. – И есть еще одна причина.
– Какая?
Леннокс показывает ему на телефоне фотографии Галливера, которые сделала Драммонд. В дополнение он демонстрирует более свежий снимок засохших гениталий, свисающих с готической арки.
Кондитер разглядывает фотографии. Его лицо остается бесстрастным, а глаза – такими же неподвижными, как и всегда.
– Снято сегодня утром. Отрезанный прибор – ближе к обеду. Если это как-то связано с похожим нападением в Лондоне, то ты уже не главная звезда новостей. Этот новичок охотится на людей у власти, а не беззащитных детей, – заявляет он с наигранной грустью. – Это гораздо более интересно для журналистов и общественности.
Он наблюдает за Кондитером, который поднимает на него глаза и неохотно возвращает телефон обратно.
– Мне бы не помешал такой, Леннокс – я имею в виду мобильник. Сможешь достать?
– Хранение мобильного телефона в тюрьме является серьезным преступлением, – невозмутимо говорит Леннокс, который знает, что Кондитер отбывает три пожизненных срока. – Максимальное наказание при осуждении за хранение мобильника составляет два года тюремного заключения или штраф, или и то, и другое.
– Я бы выбрал штраф, – ухмыляется Кондитер.
Леннокс возвращается к сути дела.
– Я хочу сказать, что все твое планирование, все эти годы усилий по созданию наследия – все это может быть перечеркнуто и забыто. Если бы ты дал мне хотя бы один желтый блокнот и указал местоположение, ты бы снова был в игре. Для всего нужно подходящее время, – И он холодно смотрит на Кондитера. – Я ведь не вечно буду работать в полиции, Гарет. Меня тоже заботит наследие. Я хочу быть человеком, который задержал самого опасного серийного убийцу в Британии, а не тем, кто упрятал за решетку обычного педофила, терроризировавшего беззащитных жертв. Подумай об этом, – заканчивает он, вставая и собираясь покинуть камеру, чтобы дать собеседнику возможность поразмыслить. – Где-то там чувак, который кастрирует влиятельных мужчин. Сейчас полиции и журналистам интересен только он. Их не заботят девочки и молодые женщины из рабочего класса, которых ты похищал и убивал. А нам с тобой, каждому по-своему, они не безразличны.