Вот он снова затих. Я отступаю, сохраняя молчание, в угол просторного склада и опускаюсь обратно на стул. Ему, должно быть, очень холодно – он весь дрожит в сыром, промозглом воздухе. Я знаю из собственного опыта, что даже в море крайнего ужаса все еще замечаешь эти мелкие неприятности. Я бы хотел это с ним обсудить, но не хочу опускаться до злорадного наслаждения, которое палач испытывает, видя мучения жертвы. Мы тут не в игры играем. Кроме того, это только добавит еще одну ложь к тому морю обмана, которое его окружает. Не он автор этой истории, и никогда им не будет. А это не последняя глава. Это он сам в этой главе появится в последний раз.
Такие, как он, обычно сами рассказывают истории – в бизнесе, политике, СМИ.
Но не в этот раз. Повторюсь: это не его история. И он сам, не зная об этом, отказался от права быть ее автором.
И уж о ней он бы сейчас подумал в самую последнюю очередь. Даже меньше, чем я о своем личном заклятом враге, которого нам, к сожалению, удалось только изуродовать: с возрастом зверства, пережитые в детстве, кажутся еще более яркими, чем те, которые случились с нами в подростковом и взрослом возрасте, когда гормоны притупляют впечатления. Но для таких людей мы всегда останемся просто неизвестными лицами, сопутствующим ущербом, который они причиняют многочисленным душам, разрушая и обесценивая их для эгоистичного удовлетворения своих собственных сиюминутных, низменных потребностей.
Эту историю пишет точно не он.
Тут входит она – в клетчатых брюках, кроссовках и короткой куртке. Выглядит просто великолепно. Куртку она тут же снимает и остается в удобной для работы майке. Руки у нее стройные и мускулистые, волосы под плоской шапочкой аккуратно заколоты. В руке у нее сумка с инструментами, которая говорит о том, что добром дело для него не кончится. О да, мы учли ошибки, сделанные в прошлый раз. Стук пластикового уплотнителя на двери, должно быть, был слышен даже под этим душным капюшоном.
Она улыбается, тронув меня за плечо. Я встаю со стула. Мы медленно подходим к нему. Одна из досок пола скрипит. Его тело снова напрягается, когда он откидывается назад на стуле. Теперь ему слышны звуки шагов: кто-то все ближе. Думает ли он: может, их там несколько человек?
– Кто там? Кто это? – Теперь голос у него более мягкий и неуверенный.
Мы неспеша обходим его кругом. Так близко, что он, должно быть, физически ощущает наше присутствие. Даже не тепло, а какую-то ауру других людей, находящихся рядом с ним. Он чувствует какой-то запах, его ноздри саднит под маской, когда он пытается определить, что это. Может, старые книги. Он что, в библиотеке? Это ее духи. Очень редкие, парфюм называется "Мертвые писатели". Его создание якобы вдохновили такие авторы, как Хемингуэй и По. Нотки черного чая, ванили и гелиотропа действительно создают аромат, напоминающий запах старой гостиной, набитой антикварными книгами. Немногие женщины осмелились бы использовать такие духи.
Но что там женщины – у нее яйца покрепче, чем у многих мужиков, включая и его, хотя скоро он с ними расстанется.
– Что вам нужно? Послушайте, у меня есть деньги... – Его приглушенный голос становится умоляющим.
Ответом ему служит такое молчание, что кажется, от него даже воздух становится плотнее. Ему становится трудно дышать.
Но он сам во всем виноват. Опять за свое: Саманта, дети.
А все, что он когда-либо делал, – это потакал своим слабостям, оставляя их разгребать последствия. Проверял на прочность их преданность. И он ведь почти исправил свой последний косяк, почти убедил ее приехать к нему в Лондон, где снова хотел попробовать себя на более серьезном уровне, ведь появился новый шанс проявить себя.
Да, нам все о нем известно. Мы оба не привыкли полагаться на случай. Чем больше узнаешь, тем увереннее себя чувствуешь. Изучаешь их слабости и уязвимые места. Поражаешь врага его же оружием. По большому счету, это то, чего они действительно жаждут, – этой драмы, полной позора и унижения. Это самая захватывающая глава в биографии нарцисса – то, к чему они всегда стремятся, несмотря на любую чушь, которой они предпочитают обманывать сами себя.
Как он должен сейчас себя ненавидеть, презирать ту слабость, которая привела его сюда. Это наказание, постигшее его от какой-то силы, которую он не может понять – сколько ненависти к себе оно должно вызвать?
Но скоро все для него закончится. Пора.
Она резко поворачивается ко мне, в глазах внезапно вспыхивает свирепый огонь. Двигаясь с грацией дикой кошки, она хватает его трусы и резким рывком стягивает их. Он беспомощно извивается, чувствуя, как его пенис и яйца бессильно повисают между ног. По вздрагиваниям его тела и нервным всхлипам понятно, что он напуган, но, возможно, еще не потерял надежды. Хотя его дела действительно плохи, ситуация все же чем-то похожа на безобидную, хотя и потенциально унизительную шутку, которую так любят некоторые полукриминальные элементы из его круга.