В наши дни Тегеран слишком часто окутан смогом. Опасное загрязнение окружающей среды охватило многие районы города, где зловоние химикатов и разложения отходов уничтожает ароматы шафрана, шалфея и цветущих деревьев. Каждый год, когда воздух становится холоднее, в эти безветренные дни пары, выделяемые автомобилями и заводами, зависают между вершинами живописного горного хребта Альборз, который охватывает город подобно полумесяцу. Эта густая завеса смога превращает заходящее солнце в желтоватую монету. Теперь в некоторые дни с того выгоревшего места, где находился наш старый дом, вдалеке можно увидеть только размытые очертания высотных зданий и телебашню Милад.
Когда я был двенадцатилетним подростком, это было не так. Ребенком я всегда любил Мухаррам за его ощущение единения богатых и бедных, старых и молодых. Семьи, жившие в достатке, как мы, готовили еду в больших кастрюлях и раздавали ее беднякам по соседству. Когда я последний раз присутствовал на Мухарраме, меня звали Араш Ланкарани. Моя четырнадцатилетняя сестра Ройя и я были частью группы подростков на нашей улице, которые были заняты обычным для этого времени года делом, предлагая проходящим мимо скорбящим и пожилым женщинам шоле зард, сладкий рисовый пудинг с шафраном, традиционный персидский десерт, на котором корицей написаны имена нашего Пророка и имамов.
Наш дом был не самым большим, но, безусловно, одним из самых красивых в нашем районе, который в это время года был полон уличных торговцев. Перед ним росло огромное, раскидистое железное дерево, которое, казалось, танцевало на тихом ветру. В воздухе царила атмосфера волшебства и одухотворенности. Мы во многом были избавлены от дыхания смерти, которое коснулось многих прилегающих улиц. Наш райончик казался островком радости в том, что часто казалось морем страданий. Я всегда был крупным для своего возраста, а в двенадцать лет у меня уже пробивалась щетина. Несмотря на то, что война закончилась и меня больше не могли посадить в один из автобусов, чтобы отвезти на поля сражений в качестве человеческой жертвы, мой рост беспокоил моих родителей – Фарибу, преподавательницу английского языка в университете, и Маздака, журналиста, работавшего в арабском информационном агентстве. Они все еще боялись, что меня призовут в корпус стражей исламской революции, и настаивали, чтобы я всегда носил с собой копию свидетельства о рождении.
Мои родители были либеральными интеллигентами, и в репортажах отца содержалась критика режима религиозных фундаменталистов. Однажды полиция и стражи исламской революции в зеленых бейсболках пришли к нам домой и забрали несколько иранских и зарубежных книг и видеофильмов. Они открыли богато украшенный темно-красный лакированный бар отца, но не обнаружили ни виски, ни джина, которые он незаконно привозил из своих путешествий. Алкоголь был предусмотрительно спрятан в подполе. Видимо, его предупредили о возможном визите. Все, что хранилось в шкафчике, – это его набор из пяти арабских ножей с костяными рукоятками в красивой коробке, купленный на базаре в Хартуме. Они выглядели, как классические средневековые ближневосточные ятаганы: кинжалы с изогнутым лезвием, расширяющимся к кончику, длиной от десяти до тридцати сантиметров.
Я помню, как громко говорили эти незваные гости, и мать по просьбе отца вывела нас с Ройей в сад за домом. Мы были напуганы, но вскоре охранники и полиция ушли, а отец, с улыбкой на все еще напряженном лице, позвал нас обратно в дом.
К счастью, такое происходило нечасто. Мать содержала наш красивый, благоухающий дом в идеальной чистоте, постоянно полируя восхитительные деревянные панели в прихожей и гостиной, и, конечно же, бар, составлявший гордость и радость отца. Но самыми главными объектами ее усилий по наведению блеска и красоты были большой стол из красного дерева, за которым мы ели, семейный гарнитур из четырех стульев и полки в гостиной, где хранились настоящие сокровища нашей семьи. Это были врата в другие миры, которые мы называли попросту "книгами". Я, как и Ройя, много читал с самого раннего детства. Нас с сестрой всегда поощряли обсуждать вопросы, выходящие за рамки того, что, по моему мнению, было нормальным для наших лет. Я больше всего на свете любил сидеть в той прекрасной комнате и читать. В то время я только начал читать "Кузину Бетту" Бальзака, поскольку мои родители поощряли меня изучать английский. Отец предпочитал книги на этом языке.