– Давай вернемся, Рэй. Ничего не получится.
Леннокс не знает, имеет ли она в виду огонь или их отношения, и не может заставить себя уточнить. Он внезапно начинает как-то плохо соображать.
– Но мы же были... э, ты уверена?
– Да, – отвечает она с убийственным спокойствием. Ее глаза превратились в две узкие щелочки. Внезапно она хлопает себя по груди. – Я хочу уйти отсюда. Сейчас.
– Хорошо, вернемся в город и перекусим, – уступает Леннокс, видя, что она уже начала собираться и бросает свои вещи в сумку.
Ее отец, Дональд Лоу, всегда был сильным, подтянутым мужчиной. Он души не чаял в своем единственном ребенке. Ленноксу кажется, что Труди, должно быть, думает о том, что он никогда не увидит, как она выйдет замуж. Никогда не узнает, сколько детей у нее будет.
Понятно, что ее сердце разбито. А ты... ты все никак не решался. Всегда находились какие-то причины. А теперь уже слишком поздно.
Он наблюдает, как она швыряет в сумку одежду, которую недавно так аккуратно складывала. Он всегда чувствовал ее любовь к себе, ее "солнечному лучику"10, как она его называла. Да, ненадолго отвлекаясь от изнуряющих расследований, он может быть нежным и любящим мужчиной, но она уже давно поняла, что такие передышки мимолетны. С усилием застегнув молнию на сумке, Труди направляется на кухню. Она смотрит на Леннокса, который теперь сидит в кресле и смотрит в окно. Труди достает мандарин из пакета с продуктами, которые они купили ранее в деревенском магазине. Он кислый, и она морщится и выплевывает его в мусорное ведро. В этот момент их взгляды ненадолго встречаются, а потом оба снова быстро отводят глаза.
Когда любовь угасает, ее сменяет чувство долга и ноющая досада. В последнее время ее самой сильной эмоцией, казалось, была приторная жалость, которая раздражала его. Но теперь появилось презрение. Так как Леннокс постоянно выставлял себя эмоционально ущербным человеком, который зря тратит ее время и никогда не сможет справиться со своими психологическими проблемами, Труди поняла, что растрачивает свою жизнь впустую, ожидая, пока он изменится.
Они едут назад в Эдинбург в полном молчании. Труди, вьющиеся волосы которой уже высохли, большую часть пути смотрит в окно. Пока они едут на юг, полуденное солнце начинает пригревать. По обе стороны дороги тянутся голые и темные поля. Кое-где еще виднеется изморозь. Одинокие, тусклые облака тянутся к горизонту по низкому сереющему небу. Они видят слабые городские огни, которые все еще далеко, и обоим хочется поскорее вернуться домой. Выбраться из этой машины. Осознавая, насколько все запутано, Леннокс понимает, что она разделяет его чувства.
Разве она выглядит так, будто трахается с кем-то другим? Можно ли хоть что-то сказать, когда она в таком горе? Конечно же, нет. Какого хрена ты... кто, мать его, этот парень, который утешает ее, когда это должен был делать ты?
Какой-то говнюк пиздит что-то там про газоснабжение, а тебя чуть не сбивает гребаный маньяк, пока ты пытаешься найти того, кто отрезал яйца этому ублюдочному расисту...
Дин Слэттери, чистокровный папистский ублюдок в двух или трех поколениях из какой-то сраной дыры, крутится тут в нелепом костюме от "Армани", ездит на "БМВ", хренов член правления газоснабжающей компании, думает, что он тут звезда...
...стоп... хватит... прекратить этот бред, тебе он не к лицу. Оставь расизм и подобные шуточки почти уже вымершим неудачникам типа Гиллмана, которые думают, что мы смеемся вместе с ними, когда на самом деле мы смеемся над ними.
Сидя с кривой улыбкой, Леннокс все думает:
На самом деле ты довольно унылый, тупой придурок, не так ли? Чуть отвлекся, расследуя убийство, а папский ублюдок тут как тут, мою женщину охмуряет... отрезать этому гребаному газовщику его грязный член, они же там все крупный рогатый скот ебут... ха-ха-ха... ну и бред... я, мать твою, совсем уже съехал... МНЕ НУЖНО, СУКА, СРОЧНО ВЫПИТЬ И НЮХНУТЬ, БЛЯ, КОКАИНУ.
Когда они въезжают в город мимо одного из унылых торговых центров на окраине, он спрашивает:
– Куда ты хочешь поехать?
Труди только плечами пожимает.