Абдул шагнул вперед, к решетке, с мегафоном в одной руке и золотыми часами "Rolex" в другой. Он указал на меня, обращаясь к толпе на фарси.
– Эти часы принадлежат послу. Но их украл этот... мальчик... этот мелкий уличный воришка, которому мы из жалости помогали! Решите, как его следует наказать по вашим законам!
Фанатики в толпе взревели от ярости, как будто собирались штурмовать здание. После какого-то странного пения, которое я не смог разобрать, они начали в очередной раз выкрикивать "Аллах велик". Потом открылась небольшая калитка, и нас с Ройей вытолкнули к толпе. Оглянувшись, я увидел его, сына посла, с льдисто-голубыми глазами и злобно ухмыляющегося мне сквозь плотно сжатые губы. Стражи немедленно схватили меня, к счастью, не обращая внимания на Ройю, которой удалось сбежать.
Я поднял глаза и встретил полный ненависти взгляд, такой мрачный и бездушный, будто на меня смотрел сам шайтан. Я почувствовал, как слабею, ощущая зловонное дыхание этого пожирателя экскрементов. Настолько отталкивающим было это мерзкое чудовище, будто существующее на границе света и тьмы, что я взглянул на его ноги – нет ли там раздвоенных копыт, как в в сказках.
Я оказался во власти у "кузины Бетты".
21
В этой квартире на цокольном этаже на Олбани-стрит в Нью-Тауне есть внутренний двор, украшенный обязательными растениями в горшках, которые придают этому району Эдинбурга большую часть его очарования. Леннокс звонит в дверь, и ему открывает женщина со светлыми волосами до плеч, одетая в красную кофточку и юбку в черно-белую клетку.
Когда Леннокс, совершенно разбитый после дела мистера Кондитера, впервые пришел к ней по рекомендации Драммонд, Салли Харт показалась ему поразительно красивой. С высокими скулами и выразительными голубыми глазами, волосами, окрашенными в различные светлые оттенки, она очень хорошо одевалась, не подчеркивая, но и не пытаясь скрыть привлекательные изгибы своего тела. Большинство людей открылись бы такой женщине, пусть ее интерес и был чисто профессиональным. Дело было в подсознательном желании понравиться. И все же каждый раз, когда они садятся друг напротив друга, он думает, что такая ожидаемая реакция неуместна: Салли просто очень хорошо делает свою работу. Открытые вопросы, за которыми следуют наводящие, и интуитивное понимание того, что с ним происходит, заставляют Леннокса чувствовать себя непринужденно, но в то же время и так, как будто его ведут куда-то в странном танце.
Его обычно расслабляет эта комната с большими окнами от пола до потолка, выходящими в сад во внутреннем дворике, двумя плюшевыми креслами и шезлонгом, заменяющим традиционную кушетку психиатра. Рядом с приемной есть туалет и хорошо оборудованная кухня. Здесь много мягкой мебели и стильных плакатов.
Но сейчас ему нужен кокаин. Тот пакетик в кармане буквально обжигает его.
Одна дорожка – это слишком много.
Чтоб тебя, Холлис.
Ох уж эти копы-ветераны и их вредные привычки. Работа с ними всегда приносит это необычное возбуждение. Как легко им удается переманить его на "темную сторону силы".
Интересно, знают ли они сами об этом.
"Товар высшего качества" Алекса – все тот же эдинбургский кокаин, смешанный со стиральным порошком, кирпичной пылью и тальком, который дерет его носовые пазухи. Нужно попытаться скрыть все это от Салли.
– Погода просто зашибись, – начинает он, усаживаясь в одно из кресел. – На этой неделе уже несколько раз промокал до нитки. Простудился, так что держись подальше!
Салли неопределенно хмыкает, наливает два стакана воды из бутылки, которую она достала из маленького холодильника, ставит один перед ним, а другой берет с собой, устраиваясь поудобнее на кресле напротив.
– Как работа?
– Нормально...
– Были еще тяжелые дела?
– Они все тяжелые.
– Надеюсь, не такие, как с Кондитером? Тогда тебе пришлось совсем несладко.
В голове у него всплывает вид тела Галливера. Та зияющая красным рана. Но об этом он не хочет говорить. И Труди он пока тоже не хочет обсуждать.
А о чем ты хочешь говорить?
С Салли Харт Леннокс обычно более откровенен, чем с его предыдущими психотерапевтами. Но нет, про эту фигню с Труди он пока не может говорить. Вместо этого он начинает рассказывать о старом заброшенном железнодорожном туннеле, который так его беспокоит.
– Я определенно теперь думаю об этом меньше, – говорит он, задаваясь при этом вопросом, почему же тогда он так взволнован, упоминая об этом сейчас.
Труди. Не говорить о ней. Не думать о том, что она ушла навсегда.