22
"Кузина Бетта" взревел, так сильно разинув рот, что я не мог разглядеть ничего, кроме огромной черной дыры под козырьком зеленой бейсболки. Затем он схватил меня, заломив руку за спину, а другой рукой дернув за волосы.
– Сейчас мы покажем этому вору правосудие Аллаха!
После революционного подъема варварские наказания шариата вновь начали возвращаться, но лишь в отдельных случаях и очень редко здесь, в Тегеране. Теперь казалось, что, чувствуя настроение общества к дальнейшей либерализации, тираны хотели сказать свое слово. Стражи были опьянены собственным безумным гневом. И все же я не мог поверить в происходящее, даже когда они принесли моток веревки и нож.
– Наши законы позволяют нам отнять кисть у того, кто ворует, – крикнул "кузина Бетта" под одобрительные возгласы толпы и так сильно вывернул мне руку, что я чуть не потерял сознание от боли.
Затем они привязали мою правую руку жгутом к тяжелому деревянному бруску, и я услышал, как кто-то что-то говорил о суде. Но его быстро заткнули. Я на самом деле смеялся во время этой ужасной процедуры – мрачным хихиканьем первого клоуна в классе, который хоть и понимает, что над ним смеются, но все же чувствует свой какой-то особенный статус.
Это просто такая шутка!
Я оглянулся на ворота посольства, но сквозь окружающую толпу больше не мог разглядеть сына посла. Однако я не мог избавиться от мысли о том, что он наблюдает, желая, чтобы они сделали то, о чем даже подумать казалось невозможным.
Но это была совсем не шутка.
"Кузина Бетта", в своей зеленой форме, продолжал крепко держать меня. Я лягнул его, услышав в ответ ругательство. Был бы у меня сейчас нож, который забрали в посольстве. Я обратился к его напарнику, "Валери", но он даже не смотрел на меня, и мои крики и мольбы не смогли вызвать у него жалость или пробудить сострадание. Какая-то часть меня была уверена, что они никогда так не поступят, уж точно не с маленьким мальчиком, да еще и так открыто. Они просто хотели меня напугать. Я скользнул взглядом по толпе – завороженной, желающей, требующей этого зрелища.
Все произошло очень быстро. Я читал, что для этого требовалось два удара топором. Я только успел увидеть блеск перед тем, как отвести взгляд: это был длинный арабский ятаган. Я не помню, какую боль я испытал или как громко я кричал. Все еще не веря, в оцепенении, ощущая, что все вокруг будто застыло, я увидел, как моя кисть отделилась от руки всего после одного удара по суставу и брызнула струя крови. Охваченный ужасом и нарастающей тошнотой, пронзившей все тело, я видел только эти глаза. Странно, но, хотя я знаю, что это были глаза "кузины Бетты", в моем искаженном воспоминании они всегда превращаются в льдисто-голубые, полные злобного интеллекта, глаза сына посла, Кристофера Пиггот-Уилкинса. Я не знаю, кто фактически нанес мне увечье, которого требовал "кузина Бетта", но у меня было ощущение, что это был не он сам. Затем послышались голоса, сначала приглушенные, и я почувствовал, что кто-то укутывает меня в одеяло. Я трясся в приступе дрожи и будто со стороны наблюдал, как меня быстро подняли и понесли в машину. Снова я услышал крик "Аллах велик", и на этот раз в нем звучал одновременно страх и вызов.
"Кузина Бетта".
Если сначала толпа захватила меня, как прилив, то теперь я чувствовал, как она отхлынула, когда стало понятно, какой страшный ущерб она нанесла. Они все так хотели присоединиться к этому злодеянию, а потом, взглянув совершенному ими злу в глаза, вдруг превратились в испуганных людей, боящихся признаться в содеянном.
Меня отвезли в большую новую больницу Торфе и сразу же прооперировали под общим наркозом. Я лежал в палате, когда пришла Ройя. Она была молчалива и печальна и со страхом смотрела на мою забинтованную культю, а я начал быстро, несвязно говорить и остановился, когда у нее за плечом появилась тетя. На ее лице была чуть ли не улыбка, когда она безмятежно произнесла:
– Тебе причинили большое зло, но виновные были пойманы и наказаны.
Я смотрел на свою культю в бинтах. Я все не мог поверить, что глаза меня не обманывают и что руки действительно нет. Боли больше не было, только странный зуд.
– Кто? – спросил я резко. – Кто был наказан?
Уж точно не Кристофер Пиггот-Уилкинс. Может, "кузина Бетта" и его подручные. Ответа я так и не получил.
В больнице я провел два дня. Когда меня выписали, тетя сказала нам с Ройей, что мы никогда не вернемся в посольство. Мы были только за. Это когда-то прекрасное место стало домом ужаса и страданий. Вернувшись в 11-й район, я в полном отчаянии не сводил глаз со своего увечья. От боли я плакал только один раз, и много раз – от бессилия и отчаяния, когда изо всех сил пытался открыть двери, почистить зубы, вытереть задницу или одеться, а завязывание шнурков на ботинках стало ежедневным унизительным испытанием.