По моему суждению, Владислав, король Польши, более достойно и славно поступил бы, если бы не отправлял в Мариенбург тела магистра, маршала и командоров Пруссии, а повелел похоронить их в какой-нибудь из соборных, монастырских или приходских церквей своего королевства: так его славная победа сияла бы все новым блеском от постоянного их лицезрения.
КОРОЛЬ ПРИГЛАШАЕТ НА ПИР СВОИХ ВЕЛЬМОЖ И ДВУХ ПЛЕННЫХ ВРАЖЕСКИХ КНЯЗЕЙ.
Затем в королевской часовне (где были и хоры, и шатер наподобие церкви) совершались громогласно церковные службы, слушать которые собралось все польское войско. Первой была совершена обедня благословенной владычице нашей Марии, вторая — святому духу и третья — пресвятой троице; на других же алтарях совершались обедни за упокой душ усопших, убитых накануне. Шатер часовни со всех сторон был обставлен вокруг вражескими знаменами и хоругвями; они были принесены для осмотра польскими рыцарями и прикреплены к часовне; развернутые и распущенные знамена от легкого дуновения ветра издавали сильный шум. В тот же день Владислав, король польский, устроил великое пиршество, на которое пригласил и обильно угощал как собственных князей и вельмож, именно Александра, великого князя литовского, Януша и обоих Земовитов, старшего и младшего мазовецких, так и пленных — князей Конрада Белого олесницкого, Казимира щецинского и прочих более знатных (ибо упомянутые два князя, Конрад Белый олесницкий и Казимир щецинский, были взяты в плен, сражаясь на стороне крестоносцев); однако со стороны короля им был оказан прием и проявлено более ласковое обхождение, чем это соответствовало их положению пленных. Их легко отпустили на свободу, хотя их злодейское деяние требовало бы достойного возмездия.
ТРЕВОГА В МАРИЕНБУРГЕ ПРИ ИЗВЕСТИИ О ПОРАЖЕНИИ.
Между тем венгерские бароны Николай де Гара и Сциборий из Сцибожиц, находясь в Мариенбургском замке, вместе с оставленными для защиты замка крестоносцами Ордена, проявляли чрезвычайное беспокойство об исходе предстоящей вскоре битвы и о том, кому выпадет успех. В это время туда прибыл бежавший с поля боя, усталый и запыхавшийся человек, который на распросы венгерских баронов, откуда он пришел и с какими новостями, ответил, что спешно прискакал из стана магистра Пруссии и что Владислав, король Польши, победил прусского магистра в великой сече; он добавил, что все крестоносное войско уничтожено. Между тем как венгерские бароны старались яснее понять, каким порядком началась битва и как она окончилась, крестоносцы, охранявшие Мариенбургский замок, перехватив это донесение и изменив его, распустили слух, что между польским и прусским войсками еще не дошло до общего столкновения, а происходили лишь отдельные стычки. Но когда венгерские бароны выехали за ворота замка, внезапно прибыл отряд беглецов с поля битвы, которые подтвердили первое сообщение о поражении. Один из них был рыцарь Петр Свинка, некогда хорунжий добжинский, который еще до начала войны перешел от Владислава, короля Польши, к магистру Пруссии; он рассказал полностью весь ход сражения, приведший к победе короля и поражению крестоносцев. Когда свита Сцибория из Сцибожиц (почти все они были поляки) при этой новости возликовала в безмерной радости, Сциборий, как муж предусмотрительный, велел хранить эту благую весть про себя. Когда же она разгласилась и стала общим достоянием, он запретил своей свите выражать радость, пока они находятся в стенах прусского замка. Крестоносцам, находившимся в Мариенбурге, победа Владислава, короля польского, сначала показалась столь невероятной, что первого вестника о поражении крестоносцев они сочли не только лжецом, но чуть ли не сумасшедшим. Потом, когда прибывавшие один за другим утверждали одно и то же, они, наконец, поверили. Сердца их исполнились горести и уныния, и все они обратили свои помыслы на то, чтобы покинуть замок Мариенбург, используя для бегства любой подходящий случай. И если бы Владислав, король польский, одержав победу, быстрым переходом приступил к Мариенбургу (как ему весьма предусмотрительно и здраво советовали некоторые), то без всякого ущерба и опасности для себя и войска он в первый же день по прибытии овладел бы замком, который сдался бы или легко был бы взят приступом. Ибо крестоносцы, духовные и светские, и прочие защитники Мариенбургского замка, как безумные, бегали по дворам, домам и горницам много дней и ночей, предаваясь плачу и скорбным жалобам; и так как всеми защитниками овладел трепет и помыслы о бегстве, то замок был бы сдан, если бы кто-нибудь приложил усилия вырвать его из рук людей, охваченных трепетом [...]