Вечером, ещё до заката, я видела из своего укромного убежища, как к бывшему перевалу, один за другим подъехали несколько всадников. Они осмотрелись, качая головами, о чём-то поговорили и повернули обратно. Я не вышла к ним, хотя оставаться одной после такого жуткого буйства стихии, было очень страшно. Половину ночи я слегка дремала, а половину просто лежала, глядя на догорающий костёр и прислушиваясь к ночным звукам. К утру моя дымчатая, четвероногая красавица успокоилась и улеглась невдалеке от меня. Вот так мы и встретили рассвет.
Я всё думала, как же поступить: о том, чтобы вернуться в Перрикол, не могло быть и речи. "Чёрная Медуза" ещё там, а искать проход в горах... опасно и страшно, хотя вчера мне, почему-то, так не казалось. Только вот в какую сторону ехать, на север или на юг? Горный хребет, хоть и не очень большой, тянулся в обе стороны... Я решила бросить монетку и полностью положиться на провидение. Золотой ранд звякнул о камни: "На север... Да будет так!"
С первыми лучами небесных светил, мы тронулись в путь. Тучка шла спокойным шагом, самостоятельно выбирая дорогу. Повсюду были видны последствия землетрясения: обрушившиеся скалы, поваленные деревья и глубокие трещины. Кобыла оказалась толковая. Она внимательно смотрела под ноги, принюхивалась, иногда останавливалась и явно размышляла, переступить препятствие или обойти. Такая её осторожность мне очень понравилась. Я сидела, почти не держа поводья, и не мешая Тучке идти так, как она хочет.
К полудню, когда мы были уже очень далеко от заваленной восточной дороги, я решила сделать привал. Бессонная ночь и усталость давали о себе знать. На относительно ровной полянке, я освободила кобылу от поклажи и пошла за водой, так как за здоровенными валунами слышался плеск воды.
Ручей был маленький, однако было заметно, что ещё недавно он был гораздо полноводней. Похоже, землетрясение перекрыло русло. Я только и успела ополоснуть лицо, как раздалось испуганное ржание, топот копыт и треск ломающихся веток. Бросив флягу и котелок, я помчалась обратно, прыгая по камням.
Тучки на полянке не было: разбросанные мешки и взрытая копытами земля. Вдруг за спиной будто заработал мощный мотор. Глухое, утробное рычание доносилось откуда-то сверху. Сердце упало пятитонным камнем, а ноги вросли в землю. Медленно-медленно, я начала оборачиваться... А когда увидела огромную, серую в пятнах, клыкастую зверюгу, полулежащую на валуне, то застыла, как изваяние: " Волк... Горный волк... Это волк...".
Зверь продолжал рычать, а я смотрела на него и в ужасе понимала, что всё... Убежать не смогу, а дёрнусь - прыгнет... Я закрыла глаза, глубоко-глубоко вздохнула и, нащупав кинжал в складках юбки, сжала рукоятку. Сколько я так стояла, в застывшей позе, не могу сказать. Показалось, что вечность...
Стало тихо. Рычание прекратилось, и я приоткрыла один глаз. Волка на камне не было. Он стоял рядом и нюхал один из мешков. Я сделала шаг назад и упёрлась в каменную стену. Волк резко обернулся и уставился жёлтыми глазищами. И тут... Я заметила соски на брюхе: большие, тяжёлые...
"Волчица! Кормящая... Теперь мне, точно, конец...". Выхватив кинжал, я выставила его перед собой:
- Уходи! Я ничего не сделаю твоим детям! Уходи! - конечно, я не рассчитывала, что она меня поймёт.
Волчица уже не рычала, а просто смотрела на меня и нюхала воздух. Она была очень крупная, гораздо больше овчарки: длинные сильные лапы, с удлинёнными, когтистыми пальцами; широкая, мощная грудь; узкое, гибкое тело и длинный, опущенный хвост. Внешний вид, действительно, напоминал волка, но не совсем. Эта зверюга больше походила на гиену, очень большую, но гиену, а не волка. Может из-за пятнистого окраса, в тёмно-серых, чёрных и светло-серых тонах, а может из-за больших, округлых ушей, не знаю... Но впечатление жуткого, смертельно опасного зверя, она, конечно, производила.
Мне как-то уже поднадоело стоять в такой напряжённой позе, да и ноги подкашивались от страха. Я сползла вниз и присела на корточки. Волчица тоже плюхнулась на пузо и тихонько скуля, поползла ко мне. Я открыла рот от удивления: нападать она не собиралась, во всяком случае, пока. Чем ближе она подползала, тем жалобней скулила. А когда положила свою страшную, огромную, клыкастую голову на мою ступню и заглянула в глаза, до меня дошло: "Она просит помощи!!! Что-то случилось! Ей что-то нужно от меня! О, все боги Окатана!"
Как общаться с горным волком я не представляла, да и на всём Окатане, наверно, никто не представлял. Волков боялись, при возможности убивали, но, в целом, предпочитали на их территории не соваться. Люди очень мало знали о горных волках... Очень медленно, замирая от страха, я опустила руку и погладила мохнатую голову:
- Я поняла... Я помогу... Если смогу...
Она моментально вскочила и бросилась в перелесок. Минут через десять волчица привела меня к свежей, глубокой трещине. Рядом было много поваленных деревьев и скальных обломков. Уже на пути я догадалась, что случилось. У волчицы была здесь нора или берлога, а там щенки, похоже, их завалило... Волчица подошла к самому краю и завыла, так жалобно и пронзительно, что у меня навернулись слёзы: " Понятно... они там". Я легла на край и свесилась вниз: "Ничего не видно... нужны факелы и верёвка". Я быстро сбегала обратно за всем необходимым, и только когда начала спускаться вниз поняла, что делаю. Если верёвка развяжется или порвётся, или ещё что-то случится, то я, просто-напросто, сломаю себе шею.
Но всё оказалось не так страшно. Благодаря факелам, я увидела, что дно совсем не далеко. Проблема состояла в том, что трещина была очень узкой и сама звериная мамаша никак туда бы не пролезла. Щенков я увидела сразу, как только осветила камни. Они лежали плотным комочком и тихо попискивали. Их было трое: два чёрно-серых, а один, самый мелкий, полностью чёрный, как уголёк. Я быстро запихала малышей в сумку и, кряхтя, полезла обратно.
Подниматься было уже легче. Я видела, куда поставить ногу, и за какой камень ухватиться. Волчица носилась по краю и то скулила, то начинала рычать: "Как бы она вместо "спасибо" на тот свет меня не отправила, от беспокойства за детёнышей...". Дрожащими, ободранными о камни руками, я выложила щенков на траву и отступила:
- Ну я это... Пойду... Ты уж тут сама, как-нибудь... - и медленно, пятясь задом, отошла шагов на двадцать. А потом рванула обратно к ручью.
И какова же была моя радость, когда на полянке, возле мешков, я обнаружила Тучку:
- Ах, трусиха! Бросила меня, да?! На съеденье горным волкам! А сама удрала! Эх, ты... Испугалась?
Я гладила кобылу, а она, ласково фыркая, тыкалась мягкими губами в ладони:
- Давай-ка собираться и делать отсюда ноги! Нам только со всей стаей встретиться не хватает!
Быстро навьючив живой транспорт и заполнив бурдюк водой, я запрыгнула в седло. А на следующее утро случилось то, что я никак не могла предположить.
Ночевали мы в пещере, довольно далеко от места встречи с горной хищницей. Пещерка была небольшая, но удобная. На закате я разожгла костёр и приготовила сносный ужин: наварила каши с вяленым мясом и даже со специями. Возле пещеры была хорошая трава и кобыла весело хрумкала, бродя кругами. На ночь я насыпала ей немного ваго, как дополнение к травяному рациону, и спокойно заснула.
Проснулась же на рассвете от громкого испуганного ржания и выскочила наружу. Тучка была привязана и в этот раз никуда не смогла удрать. Возле пещеры сидела моя гиеноподобная знакомая. Я растерянно таращилась, не понимая, зачем она пришла, пока не заметила, что возле её лап что-то ползает. Это был чёрный щенок, самый маленький из всех... Волчица смотрела в упор влажными глазами.
- Э-э-э... Ты что задумала... - кольнуло меня предчувствие. - Не надо... Одумайся мамаша... Что я с ним делать буду?! Ты что?! Это твой щенок! Он мне не нужен!
Она жалобно заскулила, вылизала своё слепое дитятко, глянула на меня так, что внутри всё сжалось, и бросилась в лес. Я стояла столбом, вникая в ситуацию: "Вот это номер! Она отдала мне своего щенка... Зачем?! Как она могла так поступить?! Почему?!" Но дать ответы на эти вопросы было некому. Волчица исчезла, а моих ног ползало и попискивало маленькое беззащитное существо. Я взяла его на руки и прижала к себе. Щенок, такой малюсенький и ещё слепой, глухо и утробно зарычал: по-детски, конечно, по-щенячьи, но очень злобно. Навернулись слёзы: