Заметим и то, что обманутый Витовт, как и его полководцы, должны были понимать, что Идигу прибыл не один, а с армией, и силы татар тем самым значительно увеличились. Попробовать договориться с неприятелем в этих условиях было совершенно необходимо. Переговоров тем паче требовали и Ольгердовичи, и Боброк, и сам Спытко из Мелыптына, краковский воевода и владетель едва ли не всей Подолии, коего Витовт и отправил, со своим каштеляном и несколькими панами, во вражеский стан.
Спытко, подражая татарам, переправился, стоя в седле. Конь шел бродом, и стремена с тебенками купались в текучей воде. Смуглые степные воины с уважением оглядывали польского, разодетого в белый кунтуш, отделанный серебром, пана, столь ловко управляющего конем.
Весь татарский стан шевелился, строились и скакали куда-то ведомые сотниками отряды степных богатуров, посверкивали брони и начищенные до блеска зерцала кольчуг, пластинчатых панцирей, куяков и стеганых тегилеев, в свою очередь покрытых по плечам пластинами железа. Почти на всех были плоские восточные шеломы-мисюрки, у многих прикрытые сверху, скорее всего от жары, остроконечными татарскими мохнатыми шапками. Проезжали сплошь укрытые пластинчатой броней и в железных намордниках кони тяжелой ордынской конницы. Под шеломами окольчуженных богатуров застыли в раз и навсегда заданной улыбке железные маски, прикрывающие лица воинов целиком, кольчатые ожерелья шеломов падали на плечи, пластинчатые стальные юбки спускались до самых колен, в свою очередь прикрытых узорным железом, сверкали отделанные серебром булатные наручи — как и подступиться к такому! Круглые, легкие, в отличие от тяжелых рыцарских, татарские плетенные из прутьев щиты — иные крытые тисненой кожей и ярко расписанные — сияли начищенною сталью умбонов, из колчанов саадочного набора торчали оперенные концы красных монгольских стрел, тяжелые сабли, иные с расширением на конце лезвий, боевые ножи, кистени и шестоперы свисали с седел, подрагивали узкие наконечники боевых копий, укрепленных за правым плечом и у ступни каждого воина, копья были снабжены крюком для стаскивания противника с коня, колыхались над шеломами соколиные перья и кожаные парные монгольские лоскуты, которые будут реять по ветру, когда конь пойдет скачью, — и Спытко, оценивая сблизи достоинства степного доспеха, в свою очередь испытал смутную тревогу, приметив к тому, как организованно и четко воины Ид игу выполняют приказы своих сотников.
У походной юрты Ид игу были подвернуты полы. Знаменитый эмир не любил жары, да, видимо, не любил и роскоши, во всяком случае в боевом походе. Кроме плотной войлочной кошмы да нескольких полосатых, набитых верблюжьей шерстью тюфяков, которые прислуга свертывала, собираясь торочить на коней, в юрте не было ничего лишнего. Оружие, приготовленное к бою, развешано прямо на деревянном каркасе хрупкого степного шатра, и Идигу не сразу нашел, куда и на что посадить литовских послов.
Слова были явно лишними тут, но Спытко все-таки попытался уговорить Идигу, выставляя ему на вид ненадежность степного тыла. (Глаза Идигу, когда он говорил это, сверкнули, и Спытко — бывают мгновения, когда тайное понимается без слов, — понял его сразу: затем, мол, они с Темир-Кутлугом и пришли к Днепру, чтобы не дать возможности сторонникам Тохтамыша ударить им в спину!)
Идигу выслушал послов, сидя на конских седлах, покрытых кошмою, поднял на Спытку свой умный, пронзительный взор. Он уже не смеялся, как в давешнем разговоре с Витовтом. Коротко повторил свои требования, не усугубляя их, но и не отказываясь ни от чего. Почему-то хан Темир-Кутлуг отсутствовал при этом разговоре. (Спытко не ведал, что ратники хана вместе с самим Темир-Кутлугом уже покинули стан, готовясь к обходному маневру, излюбленному монгольской ратной традицией.)
Принять требования Идигу было, разумеется, невозможно. Все встали. Спутники Спытки вышли из шатра.
— Подумай, ака! — повторил Спытко. — Быть может, мы сумели бы обойтись без битвы, не нужной никоторому из нас!
— Прощай, князь! — отмолвил Идигу. Какая-то невидимая искра проскочила меж ними, искра взаимного уважения, подчас опрокидывающая злобу политической вражды. — Как бы там ни было, — домолвил Идигу, прихмурясь, — не советую тебе участвовать в этой битве, ежели вы согласитесь на нее! Держись в стороне или возьми эту шапку — знак моего к тебе покровительства, надень ее во время сражения, и татарское оружие не коснется тебя! — Спытко медлил. — Возьми! — повелительно повторил Идигу, протягивая ему свой мохнатый головной убор, украшенный золотою сканью и индийским рубином, видным издалека. — Возьми!