— Поныне? Я тебя понял, поп! Правду про тебя молва идет: неукротим ты и непокорство на Руси от тебя. Каких–то князей с великим Темучжином равняешь, а о том забыл, что волею его — Чингис–хана — вам, попам, мы честь воздаем и дани с вас не берем.
Алексий сразу стих, спросил, как будто даже спокойно, смирно:
— А знаешь ли ты, батырь, что написано в летописи нашей о чести, возданной в Орде победителю шведов и немцев князю Александру Невскому?
— Нет, этого не знаю, — просто ответил Челибей.
— Так узнай… — резко, непримиримо бросил ему митрополит: — «Злее зла честь татарская!» — И, отстранив баатура, твердым шагом вышел из дворца ханов Золотой Орды, оставив Челибея в глубоком раздумье. Уже на площади он оглянулся. Послушника сзади не было. Митрополит хотел вернуться, но тут резные ворота дворца распахнулись, и стражи вышвырнули послушника. Он покатился по земле, вскочил. Поперек лица у него шла глубокая царапина. Всхлипывая и утирая кровь, забормотал:
— Владыко, не гневайся. Последний сороковичок соболей отнял у меня тот вельможа, которому ты поперечил.
Митрополит вдруг засмеялся резким, дребезжащим смехом:
— Дивного в том нет, что тебя ордынский вельможа во дворце царском ограбил. Спасибо, живым отпустил. Иди, умойся.
Оборотясь к князю, он спросил:
— Долго ли царь Хидырь ярлык только сулить будет? Даст–то его когда, же?
— А он у меня, — ответил Митя, вытаскивая из–за пазухи скомканный свиток пергамента, — я его поглубже запрятал, чтоб царь не раздумал, назад не отнял, — добавил Дмитрий, стараясь поправить расколотую и смятую печать красного воска, подвешенную к ярлыку на шелковом шнуре.
4. НАГОРНЫЙ БЕРЕГ
Ордой, пирами, поклонами по горло сыт Дмитрий. Ярлык добыл и будет! С него довольно и вельмож ордынских, и царя их. На следующий день он поехал прочь, домой — в Москву. И лишь вечером, когда после переправы через Волгу отряд остановился на ночлег и княжьи люди начали шатры ставить, Дмитрий удосужился оглянуться назад.
С высоты правого, нагорного берега весь Сарай–Берке открылся, как на ладони.
Но не успел князь Дмитрий поглядеть на зелень садов, на купола мечетей, на тонкие столпы минаретов, как Семен Мелик тронул его за рукав:
— Не туда смотришь, княже. Эвон куда взгляни!
Внизу, по темным, лиловатым водам вечерней Волги, скользила вереница разукрашенных ладей. Пестрые паруса их цвели в закатных лучах небывалыми райскими цветами, а червленые щиты, прикрывавшие борта, алели густой яркой кровью.
— Семен, так это же суздальцы! — воскликнул князь. — Костянтиновичи! На первой ладье стяги их, Дмитрия и Андрея, а на другой — Ивана Белозерского. А дальше чей стяг, не признаю?
— Это Дмитрия Галицкого стяг полощется, — ответил Семка и хитро подмигнул Дмитрию: — За ярлыком князья едут!
Взглянув друг на друга, князь и воин весело засмеялись.
— Ярлык–то теперь у нас, опоздали!
— Не туда глядишь, Дмитрий Иванович, — сказал князю только что взобравшийся на верх обрыва молодой боярин.
Князь улыбнулся:
— Опять не туда? Куда же глядеть мне прикажешь, Федор Андреич?
— Смотри, что в степи творится, — ответил боярин.
Но сколько ни глядел Дмитрий и стоявшие вокруг бояре, в быстро темнеющей дали ничего не было видно, один боярин Федор божился, что к Волге подходят несметные конные рати, и лишь когда на дальнем мысу стали загораться бесчисленные искры костров, ему поверили.
— Кошачье око у тебя, боярин, — сказал ему Дмитрий, — во тьме и в дали видит. Отца твоего, боярина Андрея, Кобылой звали, а тебя, Федор Андреевич, я Кошкой отныне звать стану.
В ладьях тоже заметили костры и круто свернули к левому берегу, подальше от огней неведомого войска.
— Суздальцы берегутся, — заметил Семка.
— Береженого бог бережет, — ответил князь, — неведомо, кто там.
Вышедший из шатра митрополит Алексий посмотрел на дальние костры, на ладьи суздальцев и молвил:
— Полки эти крымского эмира Мамая: он давно грозил прийти в Сарай–Берке, кому иному там быть? — И, отвернувшись от огней, владыка Алексий обеими руками оперся на посох и стал смотреть в сторону града.
Быстро темнея, клубясь и спускаясь все ниже над столицей Золотой Орды, шли грозовые тучи. Поминутно вспыхивал лиловый огонь молний, сердитым рыком катились дальние раскаты грома.