Ожесточенная схватка длилась недолго. Турок с рассеченным плечом охнул и завалился в седле. Потом скатился с коня, вытянулся на траве и застыл.
Турки не сводили глаз с капитана. Лица их помрачнели. Офицер, который до этого, повалив Родику в седле, пытался сорвать с нее платье, теперь обнажил ятаган. Но его спутник крикнул заносчиво:
– Обойдусь без твоей помощи, Али-бей! Ты ведь без моей помощи обходишься, ну так и занимайся своим делом!
Совет пришелся Али-бею по душе. Он еще крепче прижал девушку к седельной луке, сдавил ей плечо. Родика извивалась в его руках как ящерица, но ей никак не удавалось ни соскользнуть с седла, ни хотя бы уберечь лицо и шею от жадных поцелуев. Время от времени Али-бей бросал взгляд на противников, которые сражались между копнами сена, потом снова принимался рвать платье на Родике. Отчаянное сопротивление девушки вызывало у него лишь приступы смеха.
На поляне уже стало тихо, но Али-бей продолжал смеяться: он ничего не видел и не слышал. Даже голос капитана Декусарэ услышал не сразу. А когда наконец услышал и поднял голову, вздрогнул: молодой турок, его спутник лежал на траве вниз лицом.
– Отпусти девушку! – крикнул Али-бею капитан. – И целуйся со смертью.
Али-бей схватил Родику за волосы, прижал ее голову к груди, вынул из-за пояса пистолет и не спеша прицелился в капитана.
– Ну и вояка – за юбку прячется! – выдавил сквозь зубы капитан – и покачнулся.
Эхо прокатилось по лесу. Медленно рассеивалось облачко дыма.
Декусарэ клубком скатился с седла на траву и перевернулся на бок. Али-бей, целясь из другого пистолета, направил к нему коня. Родика пригнулась на луке седла и закрыла лицо руками.
В тишине прозвучал долгий стон. Али-бей обернулся туда, где лежал его молодой заносчивый спутник. Воспользовавшись этим, Родика мгновенно соскользнула с седла. Турок наклонился, чтобы снова схватить ее за волосы, но тут раздался оглушительный выстрел. Али-бей тоже выстрелил, однако капитан, вскочив на ноги, успел укрыться за копной. Тогда турок достал из седельной сумки еще один пистолет и снова стал целиться, и в этот миг на поляне появился Фалибог. Его нож, просвистев в воздухе, вонзился в руку Али-бея. Турок повернул коня и ускакал.
Родика прикрыла обнаженные плечи прядями длинных распущенных волос. Увидела окровавленное лицо капитана.
– Вы ранены?!
– Хорошо ли так, боярышня? – раздался укоризненный голос Фалибога. – Убежали от меня!..
Какавела, учитель, перебирая четки, пригласил гостей пройти в следующую комнату. Комната эта, хотя и была просторнее первой, казалась меньше, потому что была набита книгами, чучелами птиц, буссолями, картами, подзорными трубами.
Возле бюста, накрытого мохнатой кушмой, Кантемир остановился.
– Не нуждаетесь ли еще в чем-нибудь, учитель? Можно снова послать людей в Венецию, в Краков или в Лейпциг…
Какавела, подойдя, приподнял кушму с бюста. Показалась круглая лысина Сократа.
– Наша школа, – с горечью произнес учитель, – не нуждается ни в чем, ваше величество, кроме… кроме учеников.
Кантемир взглянул на Некулче, потом на Какавеллу.
– Что – все разбежались?
– Половина осталась.
– Покажите мне их.
Какавела провел гостей в класс.
– Слава его величеству господарю! – хором воскликнули ученики, вскочив на ноги. – Многая лета!
Господарь не ответил на приветствие, не подал ученикам знак, разрешающий садиться. Некоторое время он молча смотрел на них, потом повернулся к Какавеле. Учитель поднял худую руку и ткнул пальцем в стройного кудрявого парня. Тот вышел на шаг вперед и поклонился:
– Илие Арборе.
– Тебе нравится учиться? – спросил Кантемир.
– Учение – свет наших глаз! – бойко ответил парень.
– Врешь! – взорвался учитель. – А что ты мне вчера говорил? Вчера ты говорил, что на пастбище наук только попам пастись!
Парень покраснел, опустил голову. Учитель указал на его соседа:
– А ты что мне говорил?
– Я? – притворился тот простачком. – Не помню…
– Ты не помнишь, зато я помню! – прогремел учитель. – У меня уже голова болит от таких учеников! Ты говорил, что тебе достаточно уметь записать, сколько у твоего отца коров и сколько волов!..
Кантемир сел. Некулче тоже. Какавела же вихрем пронесся через всю классную комнату, схватил за руку сонного долговязого парня и подтащил к господарю.
– А этот, ваше величество, этот говорит, что учение не только не приносит пользы уму, а, наоборот, вредит, – мол, все философы свихнувшиеся… Вот как я…
Кантемир, еле сдерживая улыбку, взглянул на Некулче. Спэтар подал ученикам знак садиться.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Декусарэ с дохлой вороной в руках.
– Давайте мы и из нее чучело сделаем, – торопливо заговорил он. – Набьем половой, раскрасим поярче…
Тут он увидел господаря и осекся.
– Сабля! – вскричал Какавела. – Сколько раз говорить тебе, капитан, что здесь не казарма, а храм науки!
Капитан вышел в прихожую, оставил там саблю и вернулся, ступая теперь на цыпочках.
– А ты что думаешь о науке? – спросил его господарь.
– Как вы говорили, ваше величество, – без запинки отчеканил капитан, – потомки назовут наш век просвещенным, потому что путь, по которому пойдут народы, будет украшен школами, а не кабаками, книгами, а не суевериями. Вы говорили, что книга войдет в каждую хижину и сделает человека лучше, умнее, счастливее…
– Это говорит его величество господарь, – перебил капитана Некулче. – А что скажешь ты сам?
– Я скажу, ваше величество, что предки наши не умели читать, но были людьми более достойными, чем мы.
– Почему? – поднял брови Кантемир.
– Потому что они умели владеть оружием и всегда держали войско наготове…
– А сейчас, – резко оборвал его Кантемир, – мы не нуждаемся в войске, потому что наша страна находится под защитой султана. Садись!
Капитан тяжело переступил с ноги на ногу, глубоко вздохнул и, глядя господарю прямо в глаза, сказал:
– Тот, кто не может защитить себя сам, ваше величество, не свободен. А тому, кто не свободен, не нужны науки!
Кантемир взглянул на Некулче, на Какавелу, затем снова на Декусарэ и опустил глаза.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Все, видимо, понимали, что неосторожное слово может дорого обойтись капитану.
Тишину нарушил колокольный звон, и сразу монастырский двор наполнился шумом и криками.
Господарь встал. Подойдя к окну, посмотрел вниз.
Во двор, через открытые настежь ворота, хлынула в панике толпа крестьян. Их преследовал турецкий конный отряд. Люди, которых гнали, словно стадо животных, хотели добежать до келий и погребов, чтобы укрыться, но конские копыта и длинные арканы настигали их повсюду.
– В чем же они провинились, бедняги? – прошептал Некулче.
– Спустись во двор и узнай, – произнес господарь.
Некулче двинулся к двери, но она распахнулась, и в комнату торопливо вошел настоятель монастыря Пансий. Игумен был бледен как полотно и весь дрожал.
– Беда, ваше величество! Вокруг монастыря горят села. Басурмане клянутся аллахом, что и монастырь предадут огню, если… – Монах запнулся.
– Если что? – нетерпеливо переспросил Кантемир.
– Кем-то пролита кровь турок, – уже более спокойно продолжал игумен. – Преступник укрылся в монастыре. Если мы не отдадим его в руки басурман, падут головы невинных…
– Его имя? – спросил господарь.
– Туркам имя неизвестно. Они говорят, что узнают его в лицо.
Шум во дворе утих. Кантемир снова посмотрел в окно, забранное решеткой. Сгрудившиеся посреди двора крестьяне, стоя на коленях, с мольбой и надеждой смотрели вверх. Один из турок насвистывал какую-то мелодию. Она была знакома Кантемиру, и он горько улыбнулся.