Но, пожалуй, самым любимым другом нашей семьи был Богдан Сергеевич Халатов, которого весь Тифлис называл Богой (фото 36). Он был нашим семейным врачом и даже дальним родственником. Лечил Бога, конечно, всех нас бесплатно. Это был удивительно добрый, обаятельный и общительный человек, с большими печальными глазами, небольшого роста, с небольшой бородкой эспаньолкой. Широкий круг пациентов и знакомых позволял ему всегда быть в курсе тифлисских сплетен, которые он с большой охотой разносил по городу. По этому поводу Гаспар Татузов говорил: «Если вы желаете, чтобы что-либо в кратчайший срок стало известно всем, то не следует публиковать в газете. Газету не каждый купит, да и купив, может не прочесть… Нужно сказать Боге. Тогда известие распространяется повсеместно, быстро и бесплатно».
О рассеянности Боги ходили всякие истории. То он, увлекшись красотой мамаши, встал и уронил маленького пациента, которого держал на коленях, то съел целую тарелку вишневого варенья, приняв его за лобио… Однажды, поглядев на полку над кроватью моего отца, заполненную купленными по его рецептам лекарствами, он сказал: «Какой же ты молодец, Ванечка, что все это не выпил. Лекарство от яда отличается дозой. Эта доза могла бы убить лошадь».
Иной раз Бога приводил к нам своего друга князя Гоги Багратион-Мухранского. Это был видный человек, самый титулованный из наших посетителей.
У нас бывали еще два князя: Миша Аргутинский — маленький, толстый человек, был он беден, но сохранил кое-что из гардероба и носил цилиндр; другой — Петя Бебутов — был худощав, выше среднего роста, в отличие от Миши носил котелок, был глуховат, что не мешало ему писать рецензии на оперные спектакли, гонорарами от которых он кормился. Держался он несколько, на мой взгляд, гордо и был известен как педераст. Оба были из знаменитых фамилий. Миша был Аргутинский-Долгоруков, а отец Бебутова был генералом.
В отличие от них князь Багратион-Мухранский был прост в обхождении и значительно подвижнее. Ничего «княжеского» в нем не замечалось, ни котелка, ни тем более цилиндра — ходил он в демократической мягкой шляпе, хотя по какой-то из линий Гоги Багратион-Мухранский являлся потомком грузинских царей (потомки по прямой линии получили титул светлейших князей Грузинских). Гоги содержал свою семью комиссионерством, т. е. сводил продавцов, бывших буржуев, с покупателями, обычно нэпманами, за что получал комиссионный процент. И согласно пословице «волка ноги кормят», бегал по городу и имел огромный круг знакомых. Проживал он со своей красавицей женой, полячкой Элей, и двумя дочерьми Маней и Лидой (Леонидой) в собственном доме на нынешней улице Кецховели. Маня училась с моей сестрой в 43-й школе.
Однажды Бога рассказал очередную историю. Оказывается, семья Багратион-Мухранских, путешествуя за границей, познакомилась с Максимом Горьким. Племянник князя Ираклий учился в Париже. После революции именно по ходатайству Горького вслед за племянником вся семья князей Багратион-Мухранских сумела-таки уехать во Францию. Между старыми друзьями — Гоги и Богой — завязалась переписка, содержание которой тут же становилось известно «всему Тифлису». Только в нашем доме каждое письмо зачитывалось с комментариями не один раз. А парижские события были удивительными!
«Ираклий в православной церкви совершает молитвенный обряд на царском месте!»
«Приятель Ираклия, сын американского миллионера, загорелся желанием жениться на принцессе, и такая свадьба состоялась!»
«Бывший князь, лишенный привычного окружения и ежедневного общения с друзьями, страшно скучает без любезного его сердцу грузинского застолья. Особенно его коробит стоящий за стулом лакей!»
«Маня вернулась в Тифлис!»
Вскоре бедный Бога Халатов умер от заражения крови.
В 1934 году я покинул Тифлис, и дальнейшее развитие этой истории стало мне известно спустя десять лет, после войны, когда я вернулся из Казахстанской ссылки в Тбилиси (уже переименованный). Мой однокашник Мика Карганов был братом Вилли, первого мужа Мани — дочери князя Баргатион-Мухранского. Маня, как мы помним, из-за любви вернулась-таки в Тифлис из Парижа и большую часть своей жизни прожила в бедности. Разведясь с Вилли, Маня вторым браком вышла замуж за известного театрального художника Сулико Вирсаладзе. Когда Грузия обрела независимость, Мане как представительнице царского рода вернули дом на улице Кецховели, и в дальнейшем она пользовалась большим уважением.