Рядом с «Корбозом» была аптека, куда в последние два года болезни отца мы с братом бегали очень часто…
Напротив, «У Матэ», продавались молочные продукты. Ближе к Эриванской площади было еще два примечательных для нас заведения — кондитерская Саганелова, где мы лакомились горячими пончиками за 5 копеек, слизывая языком с губ вытекающий из них ароматный заварной крем, а следом — еще одна кондитерская, где продавались помимо тортов, рулетов и пирожных очень вкусные, лежащие на небольших пергаментных бумажках с завернутыми краями тянучки.
Спустившись по коротенькой Сололакской улице, мы оказывались у небольшой мощенной булыжником Эриванской площади. Здесь в ожидании клиентов, выстроенные в ряд, стояли фаэтоны. В середине площади у центральной остановки обычно ожидали пассажиров несколько трамваев. С севера площадь замыкалась огромным, по тем временам, зданием, бывшим Тамамшевским караван-сараем, построенным на месте некогда сгоревшего театра. Караван-сарай уже давно не служил своей прямой цели, то есть приему и размещению верблюдов и их погонщиков — помещения его занимали торговые конторы, магазины. В подвале был ресторан. В правом крыле был большой магазин Хаджи Рахманова, где солидные персы с крашенными в красновато-рыжий цвет бородами торговали восточными товарами. На полу стояли мешки с сахаром, с различными сортами риса, сушеным горохом, «ляблябо» — орехи с кишмишом. Сверху свисали вплетенные в мочальные, эластичные ремни дыни, но самое главное для нас, детей, были сладости — много сортов халвы и рахат-лукума, кишмиша, чернослива, фиников, сушеного инжира.
С восточной стороны площадь замыкала Пушкинская улица, где рядом с бывшим адельхановским обувным магазином был рыбный магазин Дзегвелова. На витрине висели большие золотистые осетровые балыки, на блюдах лежала нежнейшая розовая копченая лососина. В магазине сверху свисали просвечивающиеся на солнце копченые шамайки и рыбцы. А сколько было сортов икры! Зернистая, паюсная, мешочная, красная, и каждой по несколько сортов. И опять рот полнится слюной от воспоминаний аппетитного запаха всего этого изобилия.
В магазине «У Дзегвелова» традиционно покупалась свежая лососина для разговения, после посещения церкви на Пасху. Из нее варился янтарный от шафрана суп, с большим количеством шинкованного репчатого лука. Только после разговенья можно было объедаться украшавшей стол скоромной вкуснятиной.
По Эриванской площади сновали мальчишки с глиняными кувшинами, распевая: «Тунели вада, халодни вада, чисти вада!» Человек, утоливший жажду, видел приклеенную с наружной стороны дна стакана надпись «выпил вада — платить нада!», и маленький коммерсант обогащался на копейку.
Рядом с магазином Хаджи Рахманова сидели «муши» — курды-носильщики. Эта профессия вымерла, как, впрочем, многое из того, что окружало меня в детстве. Курды были небольшого роста, чернявые. Непременным атрибутом муши был «куртан», своего рода «коза» из набитой шерстью ковровой ткани. В лямки муша вдевал руки, и когда он наклонялся, на спине куртан образовывал плоскую, почти горизонтальную площадку. Перехлестнув груз ремнем, некоторые из мушей могли в одиночку поднять на третий этаж пианино.
На моей памяти, уже после войны милиция отнимала у мушей куртаны. Видимо, кто-то посчитал наличную оплату их тяжелого труда нетрудовым доходом.
В Тифлисе в старом городе в то время были весьма популярны песни куртанщиков, которые заунывно пелись на простенький мотив, были весьма ироничны, словно кавказские частушки. Мне запомнились несколько куплетов:
После каждого куплета раздавался зычный припев: «Ай, бзе-бзе, куре-варе-зырт!» — и поющие куртанщики, взявшись за руки, пританцовывали.
и опять «Ай, бзе-бзе…»
Помимо прогулок, всяческих шуток, болтовни и анекдотов, нашим уличным развлечением были прыжки с трамвая, ходившего по Лермонтовской улице от Эриванской площади до нижней станции фуникулера. Вскочить на бегущий вверх бельгийский трамвай, имевший подножку по всей длине и поручень у каждого ряда скамеек, не составляло труда, зато спрыгивать с несущегося вниз вагона было делом непростым. В этом опасном виде спорта у нас был свой чемпион Вахтанг, который умудрялся спрыгивать спиной относительно хода. Приземлялся он при этом на брусчатую мостовую, в низком наклоне упираясь далеко отставленной назад ногой. Лет пятнадцать тому назад я прочел в журнале «Литературная Грузия» описание этого развлечения.