26 янв[аря], субб[ота]
Утром ходил на выставку америк[анских] художников с целью осмотреть помещение. Оно хорошее, но его едва ли можно получить. Оттуда в Metrop[olitan] Museum[318]: позавтракал там в ресторане, смотрел картины, китайские вазы, античные украшения, миниатюры; был в эгипетских залах и в armeria[319]. К 4-м часам почувствовал страшную усталость и пошел отдыхать в аудиторию при музее — на лекцию о Vermeer Delft’ском с картинами на экране. Читал ее Philip L. Hale, artist and writer[320]. Я плохо понимал его речь и, кроме того, от усталости засыпал.
В 5 уехал домой в отель. Застал всех дома и Женю Сомова. Разговоры о выставке, истерические крики Трояновского: по его словам, я — «демон зла»! К 7-ми часам я поехал обедать к Гришковским. Очень радушный обед. В граммофон пели Карузо и Tito Ruffa. Ник[олай] Осип[ович] рассказывал о своих переживаниях на войне в [19]15–[19]17 г[оду]. Мне было скучно, и я рад был, когда можно было идти домой.
Взял ванну. Ждем телеграммы от Мифа относительно Мекка. Сам он не отвечает, и надо было прибегнуть к помощи Мифа.
27 янв[аря], воскресенье
Утром писал Анюте. Позвонил наконец Третьякову, добивавшемуся меня видеть, и пригласил его в отель. Он пришел в час дня. Он не понравился. Говорили, расспрашивали его. Трояновский слушал за занавеской. Пришел художник Григорьев, давал тоже советы, с Третьяковым говорил во враждебном тоне, а после его ухода очень ругал его. И правда, этот Третьяков имеет вид авантюриста и эксплуататора: кажется, занимается комиссионными делами у художников и их обирает. Так говорил кто-то.[321] Выскочил Трояновский и набросился на меня с упреками, будто я порчу все дело. А я ничего не говорил Третьякову, кроме того, что у нас мало денег и мы не можем за помещение платить дорого. Трояновский горячо приветствовал Григорьева — эту дубину и нахала, советовавшего нам идти в Белый дом, представиться президенту и просить там содействия и помощи! Я ушел взвинченный и рассерженный после этих разговоров. Пошел на концерт в Aeolian Hall[322]. Слушал рассеянно Симфонию № 8 Глазунова, «Shah Feridoun» Blair Fairchild’a[323] (ничтожное общее место), concerto in B-flat [major] for violoncello Boccherini[324] (Pablo Casals[325]). Сидел я рядом с Верой Павл[овной] и Алекс[андром] Ильичом Зилоти. Из концерта зашел выпить кофе, т. к. весь день ничего не ел. Обедать поехал к Жене.
Много говорили с Ольгой Лавровной о старине, о всех наших умерших родственниках. Она сказала мне, что знает, что у тети Паши был в молодости трагический роман, я долго к ней приставал, рассказать мне о нем и кто был ее герой, но она упорно отказывалась — не хотела «тревожить ее праха». Как глупо! Вернулся в отель после часа ночи, проплутав некоторое время по выходе из subway’я.
28 янв[аря], понед[ельник]
Звонил Женя, сообщил, что нашлось другое помещение того же владельца Хекшера. Пренеприятный разговор с Трояновским, грубо заявившим мне и Гришковскому, что, если бы у него были такие служащие, он бы немедленно нас рассчитал. Я кипел внутренно[326]. Пошли смотреть новое помещение и одобрили его[327].
Завтракал я в self service’e. После дома лежал. Когда все вернулись, стали обсуждать дела наши. До 7-ми часов. Поевши с Женей, с ним поехал на «Дядю Ваню»[328] в Jolson’s 59th Street Theatre. Впечатление от спектакля грустное. Пьеса выцвела.
320
Филипп Л. Хейл, художник и писатель
321
И. Э. Грабарь писал своей жене об этом посещении позднее, 17 апреля 1924 г.: «Он собственно пришел будто бы познакомиться с русскими художниками, ибо он родственник П. М. Третьякова и пр[очих]. Оказалось, что его зовут Прокофьевич по отчеству. Вера Павловна [Зилоти] утверждает, что никаких Прокофиев ни близких, ни дальних родных у них не было. Мы узнали, что он подъезжает к русским художникам в дни острой нужды и скупает вещи гуртом за бесценок, а потом перепродает или просто накапливает, собираясь открыть “дело”. У Судейкина он таким образом взял 12 картин за какие-то гроши. Настоящий спрут. С места он облюбовал мои 2 пейзажа больших и у Кончаловского “Купальщиц” и “Старуху с молодой”. Еще за 5–6 дней до открытия, во время примерки рам, закидывал удочку <…>. Этот господин нанял одного русского художника Агафонова, бежавшего откуда-то с юга России в Константинополь, на Балканы и наконец сюда, за небольшое жалование. Третьяков нанял хорошую студию, обставил ее шикарно и поселил в ней Агафонова. Тот должен писать портреты со всех лиц, которых поставляет Третьяков. Последний, конечно, наживает хорошие деньги, а тот должен довольствоваться жалованьицем».
324
Концерт для виолончели си-бемоль мажор Боккерини
325
Указание на солировавшего в этом концерте испанского виолончелиста Пабло Казальса (1876–1973).
327
Выбранное помещение находилось в здании под названием Grand Central Palace, которое предназначалось для проведения различных выставок. Оно было построено в 1911 г., снесено в 1964-м; располагалось на перекрестке Lexington Avenue и 46th Street. И. Э. Грабарь описывал выбранное помещение так: «…оно в верхнем этаже 10-этажного дома, причем, кроме боковых огромных окон со всех 4-х сторон, имеет еще верхний свет. <…> Решили взять только большую половину его около 14 000 футов. Верхний свет сделан в виде квадратных врезов в толщу потолка (приблизительно около 3-х аршин каждая сторона квадрата). Мы разбили всю площадь на 12 зал, среди которых 4 огромных (думаем в одном концерты устраивать и лекции), а самые маленькие по 9 × 9 кв[адратных] аршин (самый большой 27 арш[ин] в длину и 18 в ширину). Цена, несмотря на большую скидку, все-таки внушительная. Ну что делать, будем выкручиваться. В том же доме внизу, в подвальном этаже, <…> оказался склад перегородок-щитов, и они обходятся нам очень дешево. Думаем сделать нарядно. В понедельник свозим картины и там же оборудуем свою мастерскую для изготовления рам».
328
Пьеса А. П. Чехова (1896) в постановке МХТ, находившегося, как и годом ранее, в Нью-Йорке на гастролях. Грабарь замечал в своем письме от 20 января 1924 г.: «Художественному театру в этом году много хуже прошлогоднего: его антрепренер взял гораздо более грандиозное театральное предприятие, притом более эффектное и совершенно новое для Америки <…>, бросив свою энергию и деньги на рекламирование его, и забросил Художеств[енный] театр. Сборы поэтому пали, и интерес пошел на убыль».