— Порой одолевают мрачные мысли. Заколодило, можно предположить даже — навсегда. Тогда чем заняться, да и как семью кормить? Ну, переиздали Шолохова, вроде пойдут Брусилов с Макаровым, а потом, на шестом десятке, что буду переиздавать? Сборник статей вряд ли удастся где пристроить. Путеводитель по Ш[олохову] мне написать не удастся, не лежит душа, надоело. Меня часто спрашивают: чем занимаетесь? Я отвечаю уклончиво. Но ведь занимаюсь я внутренними да мелкими статьетешками. Рукопись о Нём лежит без движения, возможности издания в ближайшем будущем исключены. При существующем порядке вещей никто меня на службу не возьмёт, побоятся. Тут даже возможный уход Севрука ничего не решит, должен быть жест сверху, а на это в нынешнем раскладе нечего и надеяться. Вот у Журавлёва возникла идея, чтобы я занял его место в «Нашем». Поколебавшись, я разрешил ему от своего имени прощупать, и что же: <... > Васильев и ничтожный Кравцов мнутся; ясно, они побаиваются работать со мной («все знают, вы генерал», кричал мне Журавлёв). Какие-то странные доброхоты хотят сунуть меня в Ленинку, там служба от сих до сих, бабы, склоки, но всё равно соглашусь, буду хоть ближе к книгам; впрочем, и тут не возьмут. Всё это, конечно, суетня, а не прямой путь, как раньше: серия, журнал, писание больших и известных книг, связи с людьми, надежды, борьба на всех доступных уровнях. Но сбили. Дважды я обдумывал обострение: после фальшивки «Лит[ературной] Р[оссии]», чтобы подать на неё в суд, ибо на Секретариате меня никто не порицал — воздержался, ибо за спиной маячили вызов к Бобкову и Иванов; потом по поводу Кочемасова, ибо на Президиуме обо мне речь не шла — не решился, ибо это было сразу после Лефортова и перед судом. В обоих случаях они могли бы на меня нажать, если [бы] захотели, и больно. Кроме того, подобные скандалы сразу же отнесли бы меня в число полуреволюционеров вроде Яковлева, а пока я всё же сохраняю репутацию несправедливо (или справедливо!) уволенного чиновника. Но чиновника.
— Назаретский (О. Генисаретский) служит в какой-то социологической конторе по культуре. В Москве 300(!) дискотек, вход по 3 рубля, а там «коктейли» в ту же цену, обалдевающая «музыка» и т.п. Администраторы по большей части из них, а обслуживающая шваль — русские. Не попасть, «престижность», рвутся. Внутри есть маленькие зальчики для избранных, один такой называется «Дилижанс» (это в «Минске», где большой зал для простых). Это поветрие пошло по всей Руси, даже в Великом Устюге есть, в глухом вологодском городишке, где давно нет масла, но есть коктейли. И всё — под знаком ЦК ВЛКСМ, зато играют только западные шлягеры, и какие! Кто принимал решение, кто подписывал, согласовывал, предлагал, кто попустительствовал?! Эх, добраться бы, потрясти дурней, какие бы сведения открылись.
— Шевцов написал 22 июня письмо Андропову по поводу Ливана: почему молчат наши Эренбурги?.. почему молчит наше телевидение, которое в народе уже называют «тельавивдение»?.. почему мне и моим товарищам Сорокину и Серебрякову не дают возможности выступать против сионизма?.. почему не проводят митингов трудящихся?.. И вот позвонил ему 5 авг[уста] Потёмкин (из культуры) и сообщил, что Андропов письмо получил и благодарит его, а дальше «закрыл письмо», ласково пожурив за преувеличения. Сам-то Шевцов заметил, что митинги пошли позже. Ну, видимо, не он один писал.
— А уже в начале XXI века станут писать о «круге авторов ЖЗЛ», как пишут ныне о круге авторов «Современника». За 10 лет вышло более 90 книг пятнадцати авторов: Чалмаев, Михайлов, Семанов, Лобанов, Жуков, Лощиц, Селезнёв, Петелин, Тяпкин, Яковлев, Кузьмин, Пигалёв, Агарышев, Кардашов, Чуев. И все (все!) книги имели громкую известность, переиздавались, имели широкий отклик в печати, вызывали споры и скандалы. Это целая эпоха. А ведь из 15 вывел в план я 14, за Селезнёвым лишь Кузьмин, да и то перешёл к нему по наследству.