{69} Торговля, промышленность, театр, кафе - все замерло в ожидании результата парламентских прений. Чем все это кончится...
28.4.1938
Снова начались занятия в школе. Особых новостей нет. Атмосфера, в общем, напряженная и тревожная. Нас очень беспокоит Джори - что будет с ним после выпускных экзаменов, которые уже не за горами.
В последнее время я мало пишу, и мой "роман" продвигается медленно.
Написала историческую поэму по материалу, который мы проходили в школе. Я осталась довольна ею; понравилась она и тем, кому я ее прочла.
7.5.1938
Мой брат Джори и его товарищи окончили школу. После полудня по этому поводу состоялась прощальная церемония в синагоге. Так повелось уже давно, но на этой неделе прощание приобрело необычайный смысл и было проникнуто чувством грусти и беспокойства. Ребята этого выпуска рассеются по разным местам, и кто знает, что им готовит будущее. Иван выступил с речью. Он пытался подбодрить собравшихся, но в каждом его слове сквозило уныние и беспросветность. Да можно ли было говорить иначе в такое время. Во всяком случае, все это было грустно, очень грустно. Особенно для меня, так как все это касается и Джори. Только теперь я ясно поняла значение того, что ему {70} предстояло. Он отправится за границу, в неизвестность, и мы даже не будем знать, увидимся ли еще когда-нибудь. Как ужасно это должно быть для матери !
Среди одноклассников Джори есть несколько парней из партии "скрещенных стрел" (венгерской фашистской партии), и Джори просил их позаботиться о матери и обо мне, если случится беда. Какая наивность - ждать помощи именно от них.
После церемонии в синагоге я пошла играть в теннис - в четвертый раз в этом сезоне.
30.5.1938
Пишу после еще одной приятно проведенной субботы.
К Мари я пошла с Петером. На мне было мое голубое тафтяное платье и шарф из шелкового муслина. К поясу я приколола розовый цветок. Все ею было очень красиво. Я сама сделала себе прическу и беспокоилась, что она не удастся. Но получилось хорошо.
Должна заметить, что я долго колебалась и обдумывала, идти ли к Мари. Дело в том, что эта семья недавно перешла в христианство, а я это решительно осуждала. В конце концов, мое желание развлечься и приятно провести вечер взяло верх. Я много танцевала с ребятами и чувствовала себя отлично.
Еще одна важная новость: семейство Вираг пригласило меня на свою дачу в Лелле. Мне придется немного помогать им по хозяйству, и {71} это мне по душе. Охотно приму это приглашение, тем более, что моя поездка в Англию отпала.
Написала стихотворение "Голубое" и очень довольна им.
15.6.1938
Сегодня окончились занятия в школе. Оценки у меня по всем предметам отличные. К тому же я получила второй приз в конкурсе по фотографии. Ни в каких других соревнованиях я не принимала участия. В литературном кружке я тоже не участвовала - после того случая прошлой осенью. В этом году, я можно сказать, была не слишком усердной. В следующем году буду прилежнее.
Закончу я, пожалуй, записью о том, что прочла "Преступление и наказание" Достоевского. На меня произвело очень сильное впечатление описание внутреннего мира и душевных состояний героев.
Подсознательно я чувствовала, что между семьей, изображенной в романе, и нашей семьей существует определенное сходство.
Но я имею в виду, конечно, лишь частности.
Итак, я окончила и эту тетрадь дневника. Я думаю, что она будет одной из моих самых любимых памятных вещей.
23.6.1938
Начинаю еще одну - третью - тетрадь дневника. Я делаю в ней первую запись с некоторым волнением. Мне приходит на память Тот, {72} мой учитель венгерского языка в Домбоваре, который еще четыре года тому назад поощрял меня вести дневник. По словам Тота, дневник станет самым дорогим для меня предметом и если вспыхнет пожар, я брошусь спасать в первую очередь его. Не исключено, что он был прав.
В настоящий момент я больше не могу писать: после обеда я уезжаю к Вирагам в Лелле, и дома идет лихорадочная укладка вещей и царит невероятная сутолока. Мне будет очень трудно расстаться с братом.
28.6.1938
Вернусь домой. Стыдно признаться - не могу приспособиться к манере поведения тети Эстер. Единственное здесь удовольствие - купание в озере. И к великому моему сожалению, тетя Эстер следит за каждым моим шагом и запретила мне удаляться от берега. Я, понятно, не могла удержаться. Когда она увидела, что я немного отплыла от берега - страшно перепугалась, у нее появилось сердцебиение и она "ужасно" рассердилась. Когда я хотела попросить у нее прощения, она сказала, что не намерена из-за меня разрушать свою нервную систему. Итак, я решила вернуться домой. Я при этом не подумала о важности такого решения, но почувствовала, что не смогу здесь долго выдержать.
Я вошла к себе в комнату, заперла дверь на ключ и горько заплакала. Села на пол, чтобы от купальника не промокла моя постель. В таком {73} состоянии были написаны эти строки. Тетя пыталась войти ко мне, она толкала дверь, но я ей не открыла. Я была очень сердита, что мне все же придется уехать домой. В конце концов, после того, как Эржи и тетушка меня долго упрашивали, я открыла дверь. Тетушка была очень приветлива. Я верю ей, что это она так вела себя, опасаясь за мое здоровье. Она потребовала от меня, чтобы я не повторяла ошибки, целовала меня и просила перестать плакать. Понятно, что мне не легко было ей повиноваться, но, в конце концов, я успокоилась. Теперь я уже должна выйти. Я надеюсь, что глаза у меня не очень красные.
Продолжаю писать после полудня. Буря уже утихла, как будто бы установилась тишина, но следы бури оставили на мне свой отпечаток. Возможно, что я здесь останусь, т. к. я пытаюсь объяснить случившееся, как проявление доброй воли и как заботу о моем благополучии. Но это представление я не скоро забуду. Если бы я не удерживалась, я бы еще долго плакала. Трудно мне представить себе, что я пробуду здесь дольше, чем до середины июля, разве только будет больше работы и возможности наблюдать н учиться. Короче говоря, - надо подумать, что же дальше.
2.7.1938
Последнее происшествие почти забыто. Все изменилось к лучшему, и здесь очень хорошо. В течение двух дней я училась грести на {74} лодке, и это доставило мне большое удовольствие.
Мы ставим лодку недалеко от берега и купаемся в горячих лучах солнца, читаем и следим за парусным судном "Д22", которое кружит вокруг нас, а на нем 2 или 3 парня. Вообще-то, здесь нет ничего серьезного, связанного с парнями. В пансионе находится тип, которого я не выношу.
Джори получил разрешение перевести за границу сумму денег, которая ему там нужна. Я рада, что это ему удалось, но сердце болит, что он нас оставит. Мое сердце с мамой, как она несчастна! Но что делать? Простой расчет говорит, что это - единственный путь.
10.7.1938
Мое настроение улучшилось. Я уверена, что могла бы приспособиться к жизни здесь, но я уже сообщила маме, что остаюсь лишь до 15-го. Долго я колебалась, писать ли ей об этом, чтобы не напугать ее. Но я это сделала, т. к. не вижу смысла в моем пребывании здесь.
Вижу, что не упомянула о встрече с братом. Мы вышли на железнодорожную станцию, вошли в его вагон и обменялись несколькими словами. Действительно, трудно сказать, когда мы увидимся, и все же наше расставание не было со стороны очень трогательным. Мы говорили только о второстепенных вещах - о новых маленьких ракетках, об уроках итальянского, о том, что я загорела, об общих друзьях и т. д. Когда поезд тронулся, я еще успела сообщить ему о длине миланского бассейна, но за всем {75} этим было тайное ощущение, что Джори уезжает сейчас, может быть, на год, а может быть, и на много лет. Вот он ушел навстречу жизни!
Маме трудно сейчас дома. Она пишет, что, к счастью, у нее много дел, и они занимают все ее время. Мне бы хотелось, чтобы она тоже поехала на дачу. Ей ведь нужен покой больше, чем всем нам.
13.7.1938
Уже два дня я лежу в постели больная. Возможно, что сегодня встану. Надеюсь, что больше не буду болеть. В понедельник я почувствовала себя очень плохо. Еще накануне, ночью у меня было ощущение, что не все в порядке. Утром меня охватил сильный озноб, но по легкомыслию я все же встала. Мне не хотелось, чтобы об этом узнали, и потому я даже помогала немного на кухне. Спустя некоторое время я вынуждена была пойти к себе в комнату; измерила температуру - 38,8. Вскоре температура поднялась до 39,2. Я позаботилась, чтобы тетке осторожно сообщили об этом. И все же я вздремнула, а вечером проглотила несколько таблеток. Вчера я могла уже целый день читать.