Я зашел в комнату пленника, когда он опять лежал, свернувшись в клубочек. Я часто застаю его в такой позе эмбриона. Я думаю, что Данила бессознательно от меня закрывается таким образом. Войдя, я сдернул с него одеяло и, повернув мальчишку на спину, развел ему ноги и сел между ними. Мне нравится так делать, потому что тогда глаза Данилы из пустых превращаются встревоженные, а еще он мило краснеет, а мне нравится, что у него не пропало чувство стыдливости.
Я провел рукой между его ягодицами и стал разминать дырочку, глядя в его лицо, однако Данила как всегда в таких случаях отвернулся, кусая губы.
- В глаза гляди, девочка, - я достал из кармана анальные шарики и начал запихивать их по одному внутрь пленника, который теперь послушно смотрел мне в лицо, но, к моему удивлению, не показывая никаких эмоций, - Кстати, ты заметил? Шарики розовые, думаю тебе должно нравиться.
Реакции ноль. Или этот гаденыш выделывался, или просто замкнулся в себе. В тот момент я еще не знал, что с ним, поэтому продолжал нагнетать. Хотя... это был мой план, который я мечтал реализовать уже давно. Оставив половину цепочки снаружи, болтающейся между ног, я вытащил из сумки чулки с поясом, туфли на шпильке и все тот же собачий ошейник, который я в целях безопасности обычно снимал с пленника, когда он оставался в одиночестве.
- Одевайся...
Тут взгляд Данилы на мгновение снова оживился. На нем было написано не просто удивление, это было, простите, охуение, иначе и сказать нельзя.
- Я не девочка, - выдавил из себя пленник и тут же огреб по морде. Это подействовало стимулирующе, и мальчишка оделся, теперь чувствуя себя еще хуже, чем до этого. Я заставил его подняться, чуть придерживая, чтобы он привык стоять на каблуках. Однако Данилу качало и бороться с этим было сложно. А еще сложнее было заставить его сделать хотя бы пару шагов. Сообразив, что мы так никогда не дойдем до моего кабинета, я перекинул мальчишку на плечо, как куклу, и поднялся наверх. Признаюсь, мне всегда хотелось иметь что-то типа зверька, но не кошку или собаку, а одомашненного тигренка или леопарда. Но Данила оказался еще более привлекательным. Я привязал его на длинный поводок рядом с моим письменным столом и уселся работать, перед этим пояснив, что в течение своего рабочего дня пленник должен ластиться под столом у моих ног, чтобы я чувствовал его полнейшее подчинение.
Объяснять два раза ему было не надо. Данила положил лицо мне на ботинки, приобняв руками щиколотки, и уснул. Или просто задремал. Я работал, всё было великолепно, но в какой-то момент я задумался о личности моей жертвы. Если он не виноват в ДТП, то почему он пытался покончить с собой? Мне захотелось услышать объяснение. Я пихнул мальчишку, отчего он зашевелился.
- Эй, шлюха, так чего ты вскрывался?
Под столом молчание.
- А ну вылезай... - Данила отполз обратно к стене и с тревогой уставился на меня. Между ног так и болтались эти шарики, что мне невероятно нравилось, - Почему ты хотел покончить с собой?
Опять молчание. Вообще я заметил, что мой пленник совершенно немногословен. Это начинало раздражать. Я встал из-за стола и угрожающе к нему приблизился.
- Почему ты хотел покончить с собой?!
- Я... - и конечно же снова молчание.
- Либо ты мне сейчас всё рассказываешь, либо пеняй на себя.
Данила поднял на меня лицо, которое снова превратилось в восковую маску. Ага, приготовился морально. А вытащил из брюк ремень и, уложив пленника на живот стал наотмашь бить по ягодицам, из которых торчали анальные шарики. Мне нравилось это наказание, одно было досадно, что Данила зубами вцепился в собственный кулак и молчал, спрятав лицо. Когда его задница была уже совершенно красной, послышался странный стон пленника. Я тут же остановился и оглядел его. Мальчишка начал приподниматься на руках, под ним образовалась лужа. Обмочился.
- Ах ты свинья, - я скрестил руки, видя, как Данила жмется в угол, стыдясь того, что произошло, - Почему ты не сказал, что хочешь в туалет?
- А думал, я дотерплю... - мальчишка закрыл лицо руками. Я смотрел на Данилу, жалкого, униженного со всех сторон, в чулках, туфлях, с анальными шариками в заднице и на поводке, и чувствовал, что едва ли не схожу с ума от его вида. Во мне боролись два желания. Либо прижать его к себе и успокоить, либо забить ногами до смерти. Но оба варианта не подходили. Спасла моя эрекция. Я грубо убрал его руки от лица, освободил возбужденный член и без раздумий впихнул ему его в рот. Мальчишка закашлялся, но не сопротивлялся, лишь иногда поднимая на меня глаза, когда я вдруг останавливался и поглаживал пальцами ему щеку. Данила даже наполовину не понимает своей сексуальности! Я вытащил телефон и, включив камеру, начал снимать, как мальчишка орально меня удовлетворяет. Это повергло пленника в ужас, хотя я думал, что ему уже давно всё по барабану. Ан нет, глаза забегали, а я еще и начал комментировать, что следующим этапом я его трахну на пару с кем-то. Правда, продолжалось это недолго, потому что после очередного грубого толчка я излился ему в рот. Мальчишка по неопытности не смог проглотить все, и сперма испачкала ему губы и подбородок. Я снял и это, потом всю картину в целом, включая лужу, которую сделал Данила и, наконец, выключив камеру, произнес.
- Я это выложу потом на какой-нибудь сайт, не только же мне наслаждаться.
Дальше я разинул рот, если быть откровенным. Считая, что пленник не в состоянии и на ногах держаться, я, засунув телефон в карман пошел к шкафам с документами, и тут в отражении стеклянной дверцы увидел, как Данила резко вскочил и что-то взял со стола. Я подлетел к нему мгновенно и очень вовремя, потому что в его руках был мой канцелярский нож для разрезания бумаги, и нож был уже возле горла мальчишки. Данила был настроен решительно, и это до сих пор кажется мне чудом, как я успел схватить его за руку. Хотя на шее легкая царапина осталась.
- Не смей, - я буквально прорычал, чувствуя, что мальчишка пытается бороться за свою смерть, но со мной это невозможно. Я свалил его с ног и уложил на спину на пол, зафиксировав руки, ожидая, чтобы он успокоился. Данила же сообразив, что его план провалился, вдруг стал вести себя... Признаюсь, очень для меня неожиданно.
Он стал издавать какие-то странные звуки, которые не были криком, но и на человеческий стон они не были похожи. Как будто вопль раненого зверя, невыносимый по своей тоске. Мальчишка выгибался, стонал, а я видел, что парень не соображает. Казалось, он сходил с ума. Мне в тот момент пришла в голову мысль, что не достигнув внешней свободы, Данила начал искать свободу внутреннюю, спрятавшись за собственным безумием. Он уже не думал, как выглядит со стороны, какое у него выражение лица, но меня почему-то от этого колотило. Было страшно слышать эти нечеловеческие звуки, эти крики...