Приехав на рабочее место — седьмой уклон, все рассаживаются в нише и достают тормозки. У каждого свое место. У меня его еще нет, поэтому, пока они едят, я считаю груз и порожняк или курю. Наконец, ГРОЗы сваливают, и тогда я принимаюсь за свои убогие бутерброды.
Крысы снуют под ногами. Старые, опытные держатся в стороне, а беспредельный молодняк чуть ли не вырывает куски из рук. Не знаю, чем они здесь питаются. Жрут газеты из под тормозков, человечье дерьмо. Коллеги рассказывают — садишься погадить, а крысы визжат и дерутся у самой задницы.
Поев, покурив, полежав и снова покурив, я беру лопату и иду в уклон. Это мое рабочее место, тут я работаю. Работаю–работаю, пятнадцать минут, двадцать, потом бросаю лопату, произношу: «А ну его на ой!» и прыгаю на ленту.
Эту неделю мне пришлось таки поработать по–настоящему. Конвейер постоянно засыпало, мне вручали лопату, и я накачивал несколько вагонов товара. Зачем вообще какие–то комбайны? Десяток ГРП с лопатами запросто дадут дневную добычь лавы.
Один из горбатых, веселый говорун, пиздобол–задушевник и враль–самородок Сидор постоянно придумывает про своих товарищей смешные двустишия типа (про звеньевого):
Однажды товарищи обиделись, сложили усилия и тоже выдали стишок:
Работаю в шахте, гружу вагоны углем, что добывают мои четвероногие друзья ГРОЗы. Спать ложусь рано, в 9, а то и в 8 вечера. Вот так — всего полтора месяца шахты, и из убежденной совы получается отличный жаворонок.
Товарищи мои жрут водку, ежедневно и помногу. «Мочат жало», как они это называют. Я раз сходил на бутылек и больше не хочу. Скучно, все разговоры о работе либо об армии.
Все тащат с работы цветной металл, а мне завидно. Попробовал один раз, но был пойман начальником с вентиляции. Выводов не сделал, будет возможность — попробую еще.
Коллеги рассказывали, как подшучивают над молодыми. Человек первый раз едет на ленте. Ему кричат: — Держись за ленту, сейчас будет поворот!
Он хватается за края ленты и отбивает пальцы о ролики.
На вопрос ученика «Что делать, если потухла лампа?» отвечают: — Кидай ремень на троллею и иди к стволу.
Жестокие шутки, а слушать интересно. В долгие часы вынужденного безделья соберутся два–три старика и давай травить байки. Заслушаешься!
Рассказывают, например, как зазевавшихся ездоков на ленте скачивают в вагон; как один пошел погадить, снял коногонку и в темноте насрал на нее; как другой по этому же делу залез в вагон, чтобы не дуло, а тут инспекция мимо проходит, человек пять, и каждый в вагон заглянул.
По окончании ученичества носил на участок магарыч. Начальнику бутылку и трудовому коллективу две. Как ни банальна система взяток в виде пузырей, банок и магарычей, она все же действенна. Начальник сразу подобрел и поменял мои выходные на удобные для меня дни. Долго не знал, как быть с остальными. Приглашать всех на 1 литр глупо, им каждому нужно по столько. Разрешилось все само собой — выпили втроем, с теми, кто был со мной в 7-ом уклоне.
В нашей лаве травмировало комбайнера — оторвало руку. А я было расслабился, забыл об осторожности.
Слушал, как возмущаются рабочие. Все то же — зарплату не платят, сами воруют, у каждого директора шахты судимость или условный срок, народ безмолвствует, надо что–то делать. Один из работяг предложил начать с того, что повесить пару–тройку начальников. Тоже не выход. Единственный разрешенный способ применить насилие — применить его к себе. Голодовки, самосожжения или невыезд из шахты — этого тебе никто запретить не сможет. Но, опять же, никто на это не решается. У всех дети, дачи, огороды, планы на будущее. Поскольку идиотизм вечен, а мафия бессмертна, положение никогда не изменится.
Поэтому работяги воруют. Тащат все, что попадает в поле зрения и что по силам унести. В шахте если человек не ворует, он вызывает подозрение — либо стукач, либо ворует по–крупному.
Шахтерики опять бастуют, требуют денег. Сбились в кучу в общей нарядной, вышел директор, торжественно поклялся, что деньги будут, а сейчас просил идти на работу. Работяги недовольно разошлись, называя друг друга быками. Думаю, быки — это не то слово, скорее, бараны, привыкшие все делать сообща и боящиеся личной ответственности. Наш начальник участка это понимал, поэтому собрал всех в нарядной и спросил каждого: — Ты идешь на работу? И каждый ответил «да». Спроси он у толпы, наверняка отказались бы.