В наказание за непослушание у нас забрали автобус. На работу шел пешком. Это, как пишут в пошлых романах, «стало последней каплей в чаше его терпения». Не дают спецодежду — ладно, принесу свою. Нахамят в бухгалтерии — ладно, стерплю. Не дают зарплату — ну хоть обещают. А не возят на работу — это уж слишком!
В шахту опустился в прегнусном настроении. По пути поругался со стопорной, послал на ой стволового, повздорил с машинистами электровоза и, в довершение всех бед, зацепился рукой за троллею — ударило током.
День был явно не мой. Чтобы не усугублять несчастья, забрался на сухую и проспал там до конца смены.
Удивляюсь, как по–разному выглядят люди в робе и в чистом. Одним, например Андрюхе–горняку, роба идет — ладный чернолицый шахтер. В чистом же — пухленький паренек, похожий на вомбата. Зато Гриша–слесарь в робе выглядит полным олигофреном, а в чистом — солидный мужчина с баками. И так многие. Наверное поэтому на поверхности я не узнаю людей, к которым присмотрелся в шахте.
Коллеги рассказали анекдот.
Проходчики пробурили шпуры, зарядили их взрывчаткой, собрались палить. Тут появляется черт:
— Мужики, а чё вы тут делаете?
— Да вот, палить сейчас будем.
— А можно посмотреть?
— Смотри. Только поможешь потом зачистить и закрепить.
Все спрятались, черт стоит, смотрит. Взрыв, черта оглушило, ударило волной, потерял сознание. Что с ним делать? Выдали его на поверхность и бросили под терриконом. Очнулся черт ночью. Смотрит на террикон, на звездное небо.
— Ладно, зачистить помогу. Но крепить не буду!
Нашел за затяжкой старый самоспасатель, забытый, видимо, еще прошлым поколением шахтеров. Тренировался включаться в него. Сделал глубокий вдох. Резким движением сорвал замок и крышку футляра. Быстро сунул в рот загубник. Одел носовой зажим. Выдохнул в самоспасатель.
Наблюдая за моими упражнениями, коллеги стали припоминать жуткие истории про пожары в шахте, когда находят трупы с пробитыми клеваком черепами. По технике безопасности спасатель всегда должен находится при себе. А многие их в лаву не берут, и если возникает пожар, между рабочими случаются порой битвы за спасатель.
Из наших горбатых спасатели в лаву не берет никто, оставляют их в нише. Так что если что — сдохнут все.
Нищета одолела. Деньги не дают, и на горизонте замаячил призрак голода. Вкус чая давно забыли, пьем кипяток, как на фронте. Картошку покупаем по одному килограмму — только на суп. Сегодня на тормозок взял кусок хлеба, огурец и две груши. Коллеги весело рубали сало с толстыми мясными прослойками, а что не могли съесть, оставляли на потом.
Всё, конечно, относительно, и голодаем мы лишь по сравнению с теми, кто питается нормально. И нищими себя чувствуем только когда слышим о заработках других. Если ни с кем себя не сравнивать и получать хотя бы минимальную зарплату, то жить можно и здесь, на Украине. Но ведь всегда найдется гад, который ест слаще, получает больше, живет лучше и тем самым не дает тебе покоя.
Всю смену не было порожняка. Нас двое, а спальное место на сухой всего одно. Спали по очереди. Мне кажется, для начальства главное — загнать рабочих в шахту. А чем они там будут заниматься, уже не важно.
Хожу в паре с Саней Ш-ко по кличке Нос. Каждый день он либо пьян, либо с похмелья. Не берет с собой ни воды, ни сигарет, ни тормозок. У одного ухватит кусок хлеба, у другого — глоток воды, покурит с третьим. Нет, говорит, денег. Вынес полшахты, один причинил ей больше вреда, чем пожар и затопление вместе взятые. В 30 лет выглядит стариком — худой, изможденный, нос торчит.
Прибыл на свой коренной, принял из рук товарища еще теплые кнопки и сразу включился в работу. Вагоны бурились, товар сыпал мимо, из лавы орали: — Коренной! Запускай, ёб твою мать! Короче, поесть было некогда. Когда ГРОЗы порвали цепь, успокоились и притихли, я потянулся за тормозком. Аккуратный газетный сверток был на месте и даже форму не потерял. Только в углу маленькая дырка и внутри — пусто. Крысы сожрали мой тормозок, пока я давал добычь. Голодный и злой гонял их лопатой по нише. Сломал лопату, но ни одну не убил.