Теперь, глядя на хорошенькую девушку на улице, я задавался только одним вопросом: «Смогла бы она убивать, как я?» Наверное, выглядел я при этом странно, девушки явно смущались от моего взгляда.
В дождливые дни, когда воздух пахнет как-то по-особенному, меня тянуло на романтику: мне виделись красавицы-убийцы в плащах с поднятым воротником, убегающие с места преступления с еще дымящимся револьвером в руках (хотя в реальности такого, увы, никогда не бывает). Вот она вскакивает на мой мотоцикл и с умоляющим видом просит: «Скорей! Увези меня отсюда!» – и крепко прижимается к своему спасителю. Да, красавицы превращались в красавицу, так всегда бывает, когда фантазируешь, чтобы кончить: сначала рисуешь себе некое расплывчатое, многоликое создание, но чем сильнее распаляешься, тем более индивидуальными становятся черты, абстрактное уступает место конкретному, и начинаешь отчетливо различать ее глаза, изгибы тела, выражение лица, иногда даже тембр голоса. Ева появилась на свет из ребра Адама, и мужчины в моих фантазиях всегда похожи на мужчин, которых я встречал. В нашем деле много мужчин и почти нет женщин, поэтому девушка могла родиться только в моем воображении. Мужчин я знаю, а девушек придумываю, и когда вместе с девушкой я достигаю оргазма, она для меня единственная и неповторимая, живая, настоящая.
Обычно на нашей работе не запачкаешься: кровь и мозги клиентов летят вслед за пулей, в противоположную от тебя сторону. Но бывает, срикошетит или череп вроде как взорвется, и в тебя попадают брызги отвратительного месива. Сматываешься на четвертой скорости, разглядывая по дороге гемоглобиновый паштет на рукаве, – и не верится, что музыка Моцарта родилась из такой мерзости.
На первых порах я начинал с душа. И зря. Начинать надо было с одежды. Даже кровь и ту трудно смыть: я на собственном опыте убедился, что от горячей воды кровавые пятна въедаются в ткань, и потом их уже невозможно отстирать, вообще никак. Мне снова помог мой мнемотехнический метод. Как я убиваю? Хладнокровно. Значит, кровь отстирывается холодной водой.
Помню, что в начале марта вдруг вернулась зима. Все ждали весну, и на тебе – снегопад. Меня послали убрать одного нотариуса в Венсенне, так он кровью весь вестибюль затопил – ох уж эти раны в висок, никогда не знаешь заранее, сколько из них вытечет. А мне как раз велели прибрать за собой. Хорошо, что с погодой повезло: я вышел в сад, набрал снега и присыпал им запачканный пол. И эффективней, и поэтичней, чем возиться с тряпкой. Жаль, снег не часто бывает под рукой.
С мозгом еще хуже. Жирные пятна очень трудно смыть. Ведь мозг – это чистый жир, а жир всегда пачкается. И если с первого раза пятно не выведешь, то потом уже точно не получится.
Все это подтверждает мою метафизическую теорию: скверна не в теле, а в душе. Тело – это кровь, а кровь чиста. Душа – это мозг, то есть жир. Все зло от мозгового жира.
Моя профессия заключалась в том, чтобы творить зло. И мне это давалось так легко, потому что я не располагал телом, способным обуздать мой дух.
От тела у меня остался лишь крошечный протез, научившийся воспринимать новые ощущения, которые я познал благодаря убийствам. Страдание не входило в их число, ибо понятие морали мне было недоступно.
Убийца вкладывает в свои встречи гораздо больше, чем простые смертные.
Ну что такое сегодня человеческое общение? Сплошное убожество. Как посмотришь, что теперь называют прекрасным словом «встреча», руки опускаются. Встретить кого-то – это же событие. Человек должен испытывать потрясение, как отшельник, завидевший другого отшельника на горизонте пустыни после сорока дней одиночества.
Перенаселенность сделала свое дело: теперь встреча – это так, пустяк. Есть вопиющие примеры: Пруст познакомился с Джойсом в такси, и во время этой своей единственной встречи они говорили только о том, сколько будет стоить проезд. Все живут так, будто никто уже больше не верит в человеческие встречи, в эту божественную возможность познать ближнего.
Убийца заходит дальше всех: он отваживается отправить на тот свет человека, с которым у него состоялась встреча. Это создает между ними определенную связь. Если бы Пруст убил Джойса во время их поездки в такси, это означало бы, что они встретились не зря, они нашли друг друга.
Конечно, так не скажешь про наемного убийцу и его жертву – ведь убийца не имеет права знать, кого он ликвидирует. Но это уже хоть что-то. Да и в самом запрете таится противоречие: убивая человека, ты познаешь его.