Альберто удалось поймать одного из врачей: завтра в девять утра надо быть в больнице. В комнатушке, которая служит одновременно кухней, столовой, мойкой, кормушкой и отхожим местом для кошек и собак, собралось довольно разнородное общество. Хозяин со своей прямолинейной философией, глухая и услужливая старуха донья Каролина, пьяный оборванец, уродливый дебил, двое более или менее нормальных клиентов и венчающая сборище старая сумасшедшая донья Росита. Беседа вращается вокруг довольно мрачной темы: о том, чему Росита была свидетельницей, — похоже, она единственная углядела момент, когда некий мужчина с большим ножом перерезал ее бедной соседке горло от уха до уха.
— А ваша соседка кричала, донья Росита?
— Еще как! Да что же делать, как не кричать, когда с тебя чуть не заживо сдирают кону! И это еще не все, после этого он отволок ее на берег и бросил, чтобы ее смыло волной. Ах ты, господ и, прямо сердце надрывалось, сеньор, когда я слышала, как кричит эта женщина!
— Почему вы не известили полицию, Росита?
— А зачем? Помните, что случилось, когда так же исполосовали ее двоюродную сестру? Я пошла в участок, чин чином, а мне сказали, что я сумасшедшая и чтобы я оставила свои глупости при себе, иначе запрут, вот так. Нет, больше я с этими людьми не связываюсь.
Немного погодя разговор переключается на «посланца Божия», который использует данные ему свыше силы, чтобы лечить глухоту, немоту, паралич и т. п., за что получает денежки. Похоже, дела у него идут не хуже, чем у других. Популярность подобных побасенок огромная, доверчивость людей— тоже, но что касается рассказа доньи Роситы, то над ним только спокойно сообща посмеялись.
Прием, оказанный нам врачами, был не очень-то любезным, но мы добились своего, получив рекомендательное письмо к Молинасу Луко, главе администрации Вальпараисо, и, попрощавшись со своими коллегами как можно более церемонно, сразу же отправились в интендантство. Наш коматозный вид произвел неблагоприятное впечатление на встретившего нас ординарца, однако он получил приказ впустить нас. Секретарь показал нам копию письма, которую они отправили в ответ на наше и где объяснялась вся неосуществимость наших намерений, поскольку между континентом и островом Пасхи курсирует единственное судно, которое отправится в очередной рейс лишь через год. Нас тут же провели в помпезно обставленный зал доктора Молинаса Луко, который любезно поприветствовал нас. Однако складывалось впечатление, что он воспринимает всю сцену как происходящую на театральных подмостках, настолько тщательно старался он выговаривать каждое слово своей роли. Воодушевился он только когда заговорил об острове Пасхи, который отобрал у англичан, доказав его принадлежность Чили. Он посоветовал нам держаться в курсе происходящего, так как через год он самолично отвезет нас туда.
— Хотя лично я никогда там не был, я всегда оставался на посту президента Общества друзей острова Пасхи, — сказал он нам, что прозвучало как молчаливое признание поражения на выборах Гонсалеса Виделы.
Выйдя, он приказал ординарцу принести собаку, и нашим удивленным взглядам предстал щенок, который справил свои нужды прямо на ковре вестибюля и теперь грыз ножку кресла. Возможно, собака побежала за нами, привлеченная нашим нищенским видом, а швейцары восприняли это как еще один несомненный признак нашего бесхозного состояния. Наверняка могу сказать только одно: едва бедное животное отстало от нас, как получило пару пинков и убежало с жалостным воем. Это было наше всегдашнее утешение — знать, что в мире есть существа, чье благополучие зависит от нашей опеки.
Теперь, вознамерившись избежать пустыни северного Чили, путешествуя морем, мы обошли все мореходные компании в поисках билетов. Капитан одного судна пообещал взять нас, если мы получим разрешение морских властей оплатить свое путешествие работой на борту. Конечно, ответ последовал отрицательный, и мы оказались в начале пути. Туг Альберто принял героическое решение, с которым я немедленно согласился: забраться на борт судна и спрятаться в трюме.
Но, чтобы все прошло как можно лучше, надо было дождаться наступления ночи, уговорить вахтенного матроса и следить за дальнейшим развитием событий. Мы сложили наши мешки, явно слишком большие для такого предприятия, сердечно, чуть ли не со слезами простились с обитателями «Джоконды» и, войдя в ворота порта, сожгли за собой все мосты к отступлению.
«Зайцы»
Без проблем пройдя таможню, мы отважно направились навстречу собственной судьбе. Выбранное нами суденышко, «Сан-Антонио», было центром лихорадочной деятельности порта, но, учитывая его небольшие размеры, ему не было необходимости вплотную приставать к пирсу, чтобы лебедки могли достать его, так что между пристанью и бортом судна было расстояние в несколько метров. Нам не оставалось ничего иного, кроме как ждать, пока судно подойдет поближе, чтобы подняться на борт, и мы принялись философски ждать подходящего момента, усевшись на свои мешки. В полночь рабочие сменились, и судно пристало вплотную, но капитан, некий субъект с неприветливым лицом, остался на пристани, наблюдая за входящим и выходящим персоналом. Лебедочник, с которым мы между делом подружились, посоветовал нам выждать другой момент, потому что характер у этого типа был собачий, и так началось наше длительное ожидание, продлившееся всю ночь, в течение которой мы по очереди согревались в лебедке — древнем приспособлении, работавшем на пару. Взошло солнце, а мы по-прежнему медали со своим багажом на пристани. Наши надежды подняться на борт развеялись почти окончательно, когда заявился капитан, а вместе с ним показались и новые сходни, бывшие в ремонте, так что установился постоянный контакт между «Сан-Антонио» и берегом. В этот момент, наученные лебедочником, мы со всей мыслимой непринужденностью поднялись на борт и расположились со своим барахлом поближе к офицерскому составу, заперевшись в уборной. Отныне наша задача свелась к тому, чтобы гнусавым голосом оповещать «нельзя» или «занято» в полудюжине ситуаций, когда кто-нибудь приближался к запертой двери.
Был уже полдень, и судно только что отчалило, но нашей радости заметно поубавилось, когда выяснилось, что уборная в самом деле заперта, и, по всей видимости, довольно давно, так что вонь стояла невыносимая, к тому же было очень жарко. Примерно к часу Альберто выблевал все содержимое своего желудка, а в пять, умирая с голоду и видя, что находимся в открытом море, мы предстали перед капитаном, дабы заявить о своем положении «зайцев». Капитан здорово удивился, вновь увидев нас, да еще при таких обстоятельствах, но, чтобы скрыть это от других офицеров, незаметно подмигнул нам и спросил громовым голосом: