Мой доктор вертит в руках систему для внутривенных инъекций, заряжая ее морфием, Атива-ном и другими вещами, из которых сделаны счастливые мальчики. И боль затихает медленно, тихо… почти как звук, уносящийся вдаль… уходит… уходит… и всем наплевать. И мне в том числе. Я сейчас плыву на облаке введенного внутривенно блаженства. Моя челюсть, равно как и мышцы шеи, плеч и спины, которые последний час или около того были прочно сжаты вместе, таинственным образом расслабляются. Все будет хорошо. Все хорошо.
Затем меня вырвало полностью на себя и святую Сюзи. Все, кажется, принимают это за большое достижение, и особенно я сам. Я в прекрасном настроении. Теперь святая Сюзи держит Орделла в руке ласково и очень осторожно, затягивая его плотной и довольно приятной повязкой из хлопковой ткани. У святой Сюзи замечательные руки. Святая Сюзи довольно привлекательна. Возможно, я сделаю ей предложение. Я мог бы и сейчас, если бы было кольцо. Но у меня есть кольцо. Она должна просто снять его с подножия моего однажды и навсегда Короля. Мммм… да, она с успехом снимет кольцо, восстановит Орделла в его прежней славе, а в награду за это я попрошу святую Сюзи выйти за меня замуж. И она, конечно же, ответит «да». Поскольку какая женщина сможет устоять перед предложением провести остаток от «навеки» с парнем, которого она повстречала в отделении неотложной помощи, куда он заявился однажды ночью с солидным куском сушеной маринованной индейки на том месте, где имел свою резиденцию Пенис, ранее известный как Король, и чья рвота до сих пор стекает с ее рук на пути к умывальнику, куда она направляется почти бегом, чтобы смыть с себя это?
Она добирается до основания, где в настоящее время выставлено кольцо, которому суждено скоро быть обручальным, и туго фиксирует повязку.
Затем обильно смазывает один из пальцев резиновой перчатки смазкой изнутри и ловко надевает этот палец на обмотанного хлопковой тканью Орделла. Это требует какого-то усилия и длительного давления и, кажется, должно причинять боль, но я совсем ничего не ощущаю. Я так хорошо себя чувствую по отношению ко всему, что могу спокойно наблюдать за тем, что делается на моем Южном полюсе со сторонним интересом, подобно прохожему на месте дорожной аварии. Это почти смешно: он похож на маленькую мумию.
Стойте, подождите минуточку! Это не смешно! Они мумифицируют Орделла! Он мертв, и они консервируют его для выставки в каком-нибудь будущем музее медицинского идиотизма! Века спустя дети на внешкольных уроках будут гуськом проходить мимо мумифицированных останков моего отчлененного члена и смотреть с благоговейным ужасом и недоверием. Девочки будут наигранно вскрикивать и, прикрывая рты руками, отворачиваться в притворном отвращении. Мальчики, которым не исполнится еще тринадцати, будут вести себя тихо, несмотря на желание пошутить, поскольку что-то внутри их, еще не понятое ими, заставит их замолчать.
Вместо шутки в своем подсознании они прошепчут предупреждение святого Августина[63]:
«Здесь я, лишь по милости Господа»[64].
Аминь, мой черный брат. Несомненно, аминь.
Нет. Слишком негативно. Я чувствую себя превосходно. Все будет хорошо. Никакого музея. Никаких детей. Никакой маменькиной порки. Я принимаю решение попороть чушь с доктором.
— Прости за фондю, — говорю я. Причем совершенно искренне. Ведь оторвать мужчину от макания фондю по любому поводу есть грубое нарушение этикета для любой цивилизованной культуры.
— Никаких извинений, — отвечает он.
У меня такое впечатление, что у него нет настроения разговаривать со мной. Он всегда был немного напряжен. Как натянутая струна. Ему нужно больше расслабляться. И я не потому так думаю, что торчу как на высокой сосне от морфия. Это могло бы положительно сказаться на его умении обходиться с больными. Возможно, он мог бы вставить еще одну трубку в эту капельницу и подключить к ней себя.
Мы смогли бы укрепить узы дружбы на почве фармацевтики… построить что-нибудь через брешь, постоянно мешавшую нам стать настоящими друзьями. А я вот думаю, смог бы я самостоятельно справиться с такой капельницей. Хороший был бы спутник по жизни, который не только улучшил бы качество этой жизни, но и мою терпимость по отношению к другим. Действительно, я мог бы стать хорошей личностью. На самом деле этот морфий — здоровская штука. Только и слышишь, как все говорят об открытии пенициллина как о значительном событии. Ну что в нем такого? У меня, например, аллергия к пенициллину. Да хрен с ним, с пенициллином. А этот парень, вылечивший полиомиелит? Хрен с ним, с этим парнем. Кстати, морфий как раз мог и подтолкнуть в задницу Джонаса Салка[65]. Что они еще сюда добавляют? Ативан?
63
Августин (Augustinus) Аврелий (354–430) — христианский теолог и философ, признанный в католицизме святым.
64
Здесь я, лишь по милости Господа (There but for the grace of God go I) — поговорка, которая приводится, когда с кем-то случается что-то плохое, что могло бы случиться с вами.
65
Джонас Салк (Jonas Salk); 1914–1995) — американский врач, открыватель вакцины от полиомиелита.