Отдохнули, пошли дальше.
Стало пасмурно, накрапывает дождь.
Идти очень тяжело. Липкая глинистая грязь. Идем по тропинке, которая вьется под горой. Догнали ординарцев-алексеевцев. Они ведут своих лошадей. Лошади карабкаются по тропинке, рискуя упасть в пропасть. Саша Сохацкий ранен в ногу, шинель в крови, хромает, но ведет свою лошадь. Выглянуло солнышко, дождик прекратился. Идем по крутому склону горы. Очень круто и скользко. Хватаемся за ветки, чтобы не упасть. Лошади идут с трудом. Горы высокие, лесистые, а внизу темное ущелье. Вверху плывут облака и скрывают от нас верхушки гор. Мы идем в горах, как бы сдавленные со всех сторон, так вот они, горы! Далеко сзади слышна орудийная стрельба, эхо в горах с шумом несется по ущелью к нам, шумит, свистит в горах все. Слабо слышна ружейная и пулеметная стрельба. Там еще добивали наш полк. Говорят, наша батарея сдалась красным и начала бить по нашим. Удивительное эхо в горах, долгое, раскатистое, как будто сильный вихрь. Переходим горную речонку. Речонка – вернее, поток – быстрая и шумная. Через нее переброшено бревно, а на берегу лежит шест, нужно идти по бревну, а шестом упираться в дно. Течение такое сильное, что чуть не вырвало шеста из рук. Вода вкусная, уже есть цветы по склону горы. Сегодня во время стрельбы слыхал пение птиц. Удивительно. Стрельба утихла, а в чаще разливается хор птичек. Им нет дела до стрельбы. Природа берет свое. К вечеру опять дождь. Вышли на шоссе. Грязь страшная, липкая. Нога не вылазит. Зеленые сзади остались. Слава богу, обошли их. А сзади еле слышна орудийная стрельба да иногда доносится эхо пулемета. Последняя агония полка. Не знаю, кто там дерется, уже все здесь, там остался один обоз. Его весь бросили зеленым. Оставили консервы «corned beef» – «неприкосновенный запас». Проехал на небольшой гнедой лошадке командир полка, на нем тот же красный башлык. Калинка ведет по шоссе свою навьюченную лошадь. Вьюк сползает на одну сторону. Калинка останавливается и ежеминутно поправляет вьюк. В одном месте на высоте 1½ сажени из горы бьет сильный ключ, с шумом и грохотом бежит от горы целой рекой. Шум такой сильный, что не слышно разговора. Много по склону горы бродит брошенных лошадей, худые, еле двигают ноги, ищут траву, едва увидав человека, задирают хвосты и удирают. Одичали. Гильдовский поймал одну, она еле передвигает ноги. Он за гриву держится и плетется, советует мне взять одну. Но куда ее брать, когда она падает от ветра. Гильдовский идет по грязи, как Дон-Кихот, ноги волочатся по земле. Я едва передвигаю ноги. Сзади все еще бухают орудия.
Шоссе поворачивает влево, свернули. Какой красивый вид. Шоссе вьется змеей вниз по над ущельем, а внизу синеет море. Глубокая бухта с молом, на берегу белеют домики – это Новороссийск. Далеко на рейде дымят пароходы – их много. Из-за туч выглянуло солнышко и зазолотило зеленеющие горы и раскинутый в беспорядке по бухте город. Наконец мы добрались до Новороссийска. Входим в город. В городе оживление, масса войск. Сухо, хорошо. Жители, почуяв что-то, вылезли из домов и насторожились. Мы идем в грязи. У меня ботинки грязные, брюки тоже, шинель вся в грязи, а внизу вместо пол болтаются лохмотья. Стыдно идти по городу. Какой-то еврей подбежал к нам.
– Хотите одеться с головы до ног? – предложил он.
Мы, конечно, изъявили согласие.
– Бегите скорее на станцию, – посоветовал жид, – там грабят интендантство!
Мы понеслись на станцию. Со станции солдаты и жители тащат тюки обмундирования, белья, кож, ботинок, мануфактуры, мыла, рому, шоколаду, муки. Пришли на вокзал. Здесь 70 тупиков и почти все забиты составами с обмундированием. Здесь солдаты раздевались догола и одевались во все новое с ног до головы, надевая по два френча, две шинели и набирая еще в руки, которое тут же бросали, беря только лучшее. Некоторые, одевшись во все новое, опять раздевались, найдя более лучшее обмундирование. Масса кожаных безрукавок. Мы оставили лошадей и пошли к вагонам. С нами был капитан Свирщевский, увидав Калинку со своими вещами, он прямо расцеловал верного вестового. Уже многие вагоны пустые. Никак не найдем шинелей и белья. А на земле валяются горы шинелей. Старых. Среди них есть почти новые. Я выбрал одну новую, надел на себя и другую поверх с погонами подпоручика-корниловца. Взяли мы с собой тюк кожаных безрукавок, пар 50 носков. Толстую подошвенную кожу аршина в два в квадрате. Несколько пар ботинок. Тюк защитных и тюк плисовых брюк и все это грузили на лошадей. Я хотел переодеваться, вдруг над вокзалом начала рваться шрапнель. Мы вышли в город. Ищем, где стоит наш полк, вернее остатки полка. Поздно нашли. Приказано не расходиться, так как ежеминутно можно ожидать погрузки. Тихого нет. Жалко! Бедняга остался у зеленых. Тихая весенняя ночь. Человек 200 нашего полка сидят на горе в школьном дворе. Переодеваются в новое обмундирование. Меняются кто чего больше захватил. На рейде прожектор ближним лучом медленно скользит по городу, освещая и нас иногда. На вокзале горят склады патрон. Стрельба отчаянная. Я не пойму, стреляют ли это подожженные патроны или это кто-то наступает на город. Смотрю на наших – все спокойны, беседуют. Что со мной делается, я не пойму. Все переодеваются, каждый старается набрать больше вещей, а я сидел на земле, не то спал, не то ничего не пойму, где я и что творится.