– Эх!………….. на белом свете! – вздыхал Тихий, хромая рядом со мной. – Ноги натерты, как у сукина сына, а брать на повозку нельзя сесть! Не пускають!
– Не пускають! – передразнил его сосед в капелюхе. – Небось если бы у меня были ноги натерты, так я бы уж тут не был!..
– А где же ты был бы?! – покосился на него Тихий.
– Где?! – усмехнулся «капелюха». – Остался бы!..
Тихий ничего не ответил и стал вертеть папиросу.
15 декабря. Григорьевка. Вчера вечером пришли в Григорьевку. Стоим в душной крестьянской избе. Час ночи. Пришли в половине десятого ночи. Сделали сорок верст. Пожалуй, если бы еще нужно было пройти версты три, я не дошел бы. Уже в семь, когда размещались по квартирам, Тихий попросил у меня винтовку и, опираясь на две винтовки как на костыли, шел по мерзлым кочкам и плакал. Станешь на кочку, попадешь в ямку, рана как запечет. Господи! За что такие муки! Я готов каждый день шагать пятьдесят верст, но чтобы только ноги были здоровы. Разместились тесно. Целый взвод в одной хате. Душно, клонит ко сну. Но спешу мой дневник пополнить тремя лишними строками. С нами стоит сосед в капелюхе. Сегодня с ним разговорились. Он сам Тульской губернии, рабочий рельсопрокатного завода, фамилия его Тучков Василий. Лицо его, длинное смуглое, с толстым носом и подстриженными щетинистыми усами, всегда было угрюмо и в глазах блестел недовольный огонек. Он был всем недоволен – и начальством, и редким борщом, и погодой. Однако пора спать. Говорят, еще один переход, а там поедем эшелоном.
16 декабря. Сегодня сделали 12 верст и остановились на хуторе Пашково, на дневку. Усиленно говорят, что дальше поедем поездом. Обоз будто пойдет пешим порядком, а пехота поездом. Бахмут, говорят, занят красными. Мы идем в корпусном резерве, потому отступаем первыми. Идти пришлось по мерзлой дороге. Лучше, чем по грязи. Дорогой передумал о всем. Вероятно, и С…. занята красными. Что-то делается дома? В роте осталось человек 80. Остальные разбежались. Наша компания – Половинка, я и Тихий, Шпак – держимся еще. Уже за нами идет повозка с брошенными винтовками. Каждый день число их увеличивается. Убежал наш отделенный командир – рабочий из Лисичанска. Ушел под видом болезни взводный. С нами стоит какой-то гвардейский полк. Драпали за сто верст от фронта, а на вид боевые с палашами, со шпорами у них только. «Кгвагдия», «т’гадиции» и «тонно»! Ох, будет вам когда-то «т’гадиции»[19].
17 февраля. Железное. Сегодня пришли на ст. Железное. Дождь идет все время. Мокрые до нитки. Настроение унылое. Говорят, красные нас хотят отрезать от Дона и будто бы мы пойдем в Крым. Остановили на улице селения и сказали, что сейчас будем грузиться в вагоны. Часа через два погрузились. В вагонах мокро, на полу уголь. Холодно. Крыша дырявая, и через нее бежит вода и увеличивает грязь на полу – печи нет. Перешли в другой вагон, намного лучше. Крыша цела и сухой. Воруем на соседних платформах доски и делаем нары.
18 декабря. Ясиноватая. Стоим на ст. Ясиноватая. Теперь мы идем эшелоном. Выпал снег, подмерзло. В вагоне у нас все оборудовано. Из краденых досок нары. Я лежу на нарах. Со мной компания моя. Я внизу, и в другом конце под нарами на полу тоже лежат. На Ясиноватой украли со станции водосточную трубу, а из кирпичей устроили печку. Тепло в вагоне. Спим и жрем раздетые под шинелями. Слава богу, ноги заживают. На вещевой сумке пишу дневник, удобно. Мерцает огарок на нарах, так как двери и окна глухо затворены, несмотря на день. Нас качает по тупикам. Наконец закатили в один тупик и бросили. Из дверей видно снежное поле. И насыпь или обрыв.
19 декабря. Все еще на Ясиноватой. Мороз сильный. Не хочется высунуть носа из вагона. Подошел другой эшелон Самурского полка. Бегаем по очереди, покупаем молоко, 70 руб. кувшин, и пьем чай на нарах. Одна беда – дров мало. По ночам воруем на станции с груженых платформ уголь, доски, шпалы, а днем жжем щиты железной дороги. Сегодня облюбовали для дров часовню. (Не часовню, вернее, а навес.) Долго мозговали, как ее развалить. Вдруг Тихий закричал: «Берегись, мина!» Не успели сообразить, в чем дело, как Тихий поднял трехпудовый камень и с размаха ударил под один столб. Часовня качнулась и с грохотом упала. Толпа накинулась. Бревна, доски. Даже железо с крыши захватили для печек. Через минуту от часовни не осталось и следа.
19
Будучи людьми богатыми, офицеры гвардейских полков модно одевались и задавали тон светской жизни Петербурга. Отсюда возник термин «тонный». Традиция гнусавить и картавить в разговорной речи имеет свои истоки в XVIII – начале XIX в., когда офицерский состав гвардии преимущественно пользовался не русским, а французским языком, в котором «говорят в нос». Эта привычка со временем перешла и на русскую речь гвардейских офицеров, которые умышленно при разговоре «проглатывали» букву «р». В составе Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) были созданы два Сводных гвардейских кавалерийских полка (в которых эскадроны носили наименования прежних полков императорской гвардии) и Сводная гвардейская пехотная дивизия.